Но чей высокий лик в грядущем поколенье Поэта приведет в восторг и в умиленье!

Первый командующий русской армией кампании 1812 года военный министр генерал Барклай де Толли построил в основном план борьбы с Наполеоном на стратегии отступления, в то время когда все в первом потрясении нашествия 1812 года — и царь, и армия, и народ — требовали активного наступления на еще крепкую, нерасстроенную армию Наполеона. Барклай де Толли молча, стоически выдержал это близорукое беснование. Пушкин одним своим стихотворением этим дал понять мощь мудрой героической выдержки железного характера, железной личности, убежденной в своей правоте. Личностей — сильных, деятельных людей ищет Пушкин вокруг себя, среди бурной, кипящей жизни, героев, которые «тронуты рукой истории». Ищет — и находит, и всех, всех собирает он. В начале апреля 1833 года Пушкин пишет письмо генералу А. П. Ермолову:

«Собирая памятники отечественной истории, напрасно ожидал я, чтобы вышло наконец описание Ваших Закавказских подвигов. До сих пор поход Наполеона затемняет и заглушает всё — и только некоторые военные люди знают, что в то же самое время происходило на Востоке.

Обращаюсь к Вашему высокопревосходительству с просьбою о деле для меня важном. Знаю, что Вы неохотно решитесь ее исполнить. Но Ваша слава принадлежит России, и Вы не вправе ее утаивать. Если в праздные часы занялись Вы славными воспоминаниями и составили записки о своих войнах, то прошу! Вас удостоить меня чести быть Вашим издателем. Если ж Ваше равнодушие не допустило Вас сие исполнить, то я прошу Вас дозволить мне быть Вашим историком, даровать мне краткие необходимейшие сведения…».

Так великий Пушкин требует для себя, в роли только скромного издателя, воспоминания Ермолова, чтобы не погибла память о его деяниях. Пушкин сам готов записать эти драгоценные воспоминания..

Но Пушкин видит и иные изгибы, иные повороты в глубинах человеческих душ. Он видит родственную жадности Скупого рыцаря зависть в душе усердного, недалекого, хорошо грамотного ремесленника, во что бы то ни стало желающего стать первым, при отсутствии для этого нужных способностей. Единственно из неоправданных претензий Сальери хочет творить так, чтобы руководить жизнью, но жизнью правят великие артисты, как Моцарт. И эту острую борьбу способной посредственности с гением милостью божией мы видим в трагедии «Моцарт и Сальери». Музыкант, композитор Сальери исследовал природу музыки разумом, наукой:

Звуки умертвив, Музыку я разъял, как труп. Поверил Я алгеброй гармонию.

Но жизнь, творчество не поймать на общий расчет.

Успех у Сальери был, но все это был успех посредственности, успех повторения.

Сальери признается сам себе:

А ныне — сам скажу — я ныне Завистник. Я завидую глубоко Мучительно завидую. — О небо! Где ж правота, когда священный дар, Когда бессмертный гений — не в награду Любви горящей, самоотверженья, Трудов усердия, молений послан — А озаряет голову безумца, Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!

Сальери отравляет Моцарта… Посредственность убивает гения, чтобы сохранить за собой первое место.

Характеров великих, железных, добрых, злых, — всяких характеров всюду ищет и всюду находит Пушкин, характеров, которые заквашивают массы, творят историю, выбрасывают из себя водометы жизни. И среди всего этого интернационального общества героев, где есть и испанец Дон-Хуан, и Председатель пира во время чумы англичанин Вальсингам, — наряду с образом бешеного самодержца Петра могучей звездой сияет образ русского мужика Пугачева, предвещающий великие события нашего XX века…

Законами природы, общества, истории неуклонно строится жизнь народов… Мы все управляемы ими… Но тем не менее каждый из нас — от величайшего деятеля до нижайшего, ничтожнейшего члена общества Акакия Акакиевича, — все поголовно должны чувствовать и свою волю в общей воле всех и свою долю ответственности.

И Полководец, и Вальсингам, и Петр, и Пугачевы — творцы, развивающие и воплощающие свои идеи в массах, чем они единственно и обретают историческую жизненность. Однако эти идеи должны выявляться так, чтобы не давить друг на друга, не давить других людей, не ставить людей в исторические ряды насилием, пусть бы для их блага…

Как и когда должно выявляться создаться такое положение? Конечно, не сразу, не силой абсолютной, хотя бы и просвещенной, но лишь свободным развитием и общим мнением народным.

И, конечно, для этого нужно воспитание в массах отдельных людей. Это и было делом поэта, для этого Пушкину был надобен свой печатный станок.

Глава 22. Пушкин строит «Современник»

Пушкин всю недолгую жизнь свою думал не только о поэзии, о личном литературном творчестве, но и о печати как о средстве распространения литературы и науки в человеческих массах. Отличный практик, заботливый хозяин, он и Девять Муз хотел заставить работать у себя над строительством культуры; наш великий поэт, при высочайшем эстетическом совершенстве своих творений, однако, никогда не был «чистым эстетом». Его эстетика — это сама жизненная, рвущаяся вперед правда, это его, Пушкина, простота, доступная всем людям. Чем совершеннее пушкинское творение, тем глубже, активнее входит оно в массы.

В заботах о народных массах, об их культуре, как мы видели, Пушкин всю свою жизнь мечтал о собственном органе печати. Он принимает непосредственное участие в «Московском телеграфе», «Московском вестнике», в «Литературной газете»… Он получает разрешение на открытие своей газеты, но отказывается от него. Это все не то.

И наконец он добивается того, что ему нужно: ему разрешен, и он сам ведет ежеквартальный журнал «Современник».

17 апреля 1836 года вышла первая книжка «Современника», том в объеме 320 страниц; журнал выходил один раз в три месяца.

Первый том открыло как бы программное стихотворение Пушкина «Пир Петра Первого» — этот шедевр пушкинского стиля, полный блеска, движения, силы, правды. Праздничные салюты пушек совершенно явственно отзываются в созвучиях:

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату