удерживающегося от смеха.
Матросы вернулись к работе, однако Алексис видела, что все они не спускают глаз с американцев.
Когда Алексис подходила к новобранцам, она не знала еще, что до них начинает доходить правда. У всех в головах стучала одна и та же мысль. В повадке этой женщины было что-то очень знакомое… Нет, она не напоминала черного хищника, сбросившего накануне их товарища в море, но все же… что-то от дикой кошки было и в ее грациозной походке… Матросы смотрели и не верили своим глазам. Переглядываясь, они словно искали друг у друга подтверждения странным мыслям. Им казалось, что они сошли с ума, или, что еще хуже, с ума сошел весь мир.
Алексис, заметив их замешательство, улыбнулась, желая приободрить новичков. Хансон стоял позади нее, беззвучно смеясь. Она незаметно ткнула его локтем в ребра, не отводя взгляда от стоящих перед ней мужчин.
— Надеюсь, джентльмены, вы простите мне эту маленькую шутку, — скромно произнесла она. — Знаю, это не совсем приятно, когда тебя делают объектом насмешек. Я искренне рада, что вы решили остаться с нами.
Она протянула руку, однако из пятерых не нашлось ни одного, кто решился бы ее пожать. Но Алексис не обиделась на них, потому что понимала, насколько они смущены и растеряны.
Хансон выступил вперед.
— Капитан Денти поприветствовала вас. Я думаю вам лучше ответить как положено.
— Советую вам сделать так, как предлагает мистер Хансон, — сказала Алексис твердо. — Иначе мне придется побросать вас всех за борт, как это случилось с одним знакомым вам джентльменом.
Челюсти новобранцев моментально захлопнулись и мужчины наперебой стали протягивать ей руки. Алексис поприветствовала их так безупречно вежливо и элегантно, словно была не на корабле в окружении грубых матросов, а на званом вечере в гостиной на Тортоле. Она велела всем подойти к первому помощнику, но никто даже не шевельнулся. Это удивило Алексис. Она уже привыкла к тому, что ее приказы выполняются беспрекословно.
Алексис недоуменно смотрела на притихших матросов, ожидая объяснений.
Первым заговорил Нед Аллисон:
— Капитан Денти, я не хотел бы, чтобы меня поняли так, будто я нарушаю субординацию, но… Вы действительно капитан этого корабля? Мистер Хансон сказал нам правду?
— Да, все обстоит именно так, джентльмены. Все, что вы здесь слышали, правда. Разве что шрамы, оставленные тем человеком, которого мы ищем, находятся не на моем лице, а на спине. Он убил трех дорогих мне людей, и он ответит мне за все.
— А можно нам теперь узнать имя этого человека? — спросил Нед.
— Конечно, — ответила Алексис, — Его зовут Траверс. Джордан Траверс — капитан Королевского флота его величества.
Один из мужчин издал удивленное восклицание, и Алексис повернулась к нему.
— Простите, я тоже Джордан, но только по фамилии.
— И вы знали Траверса, мистер Джордан?
— Да, — хрипло ответил тот. — Служил у него восемь месяцев. Потом меня перевели на другой корабль.
Мужчина хотел было повернуться к ней спиной, чтобы предъявить вещественное подтверждение своих слов, но Алексис остановила его.
— Не надо. Мне известно, насколько тяжела у него рука и как справляются с этим делом его люди. Мистер Хансон, найдите для этих матросов рубашки и накормите их как следует перед тем, как они приступят к работе. Мистер Джордан, когда вы переоденетесь и позавтракаете, подойдите ко мне, я хотела бы услышать от вас все, что вы знаете о Траверсе, особенно меня интересует, где он в настоящее время может находиться.
— Да, капитан, — быстро ответил Джордан.
Вот так Джордан, Аллисон, Редлэнд, Уилкс и Форд стали членами экипажа «Принцессы ночи». При следующем разоблачении, на этот раз на «Ариэль» — впрочем, по сути, на той же «Принцессе», эти пятеро уже смеялись вместе со стариками, И круглые глаза делали уже Петерс, Рендал и Дэвид Брэндон.
После того как экипаж пополнился двенадцатью новыми членами, а Траверса так и не удалось найти, Алексис решила вернуться в Род-Таун, чтобы те матросы, что были с ней с самого начала, могли повидаться с семьями, а если они того захотят, и покинуть ее. Десять моряков воспользовались ее предложением и перешли работать на другие суда Корабельной компании Квинтона. Среди тех, кто ушел на другой корабль, был и Хансон. Впрочем, и он, и остальные могли теперь не волноваться за Алексис: у нее подобралась команда всецело преданных ей людей, к тому же закаленных в сражениях.
На свое место Хансон порекомендовал Курта Джордана, и Алексис согласилась. Джордан — опытный и искусный моряк с двадцатилетним стажем был весьма ценным приобретением. Он работал без устали, вместе с Алексис разбирал карты, вместе с ней составлял новые маршруты, следил за неукоснительным соблюдением ее приказов. Он же развлекал ее рассказами о Чарльстоне, том самом городе, в который она так когда-то стремилась попасть, городе, куда в свое время направлялся «Звездный», куда он и прибыл семь лет назад, правда, без нее. В свои сорок пять Курт был силен, как бык, просолен и смугл, с выбеленными от солнца волосами и глубокими бороздами в уголках глаз и губ, проложенными, казалось, солеными брызгами моря, изо дня в день хлеставшими его по лицу.
От мыслей о Джордане, ставшем ей другом и советчиком, Алексис отвлекло шуршание под дверью. Пич просунул проверенную первым помощником декларацию. Алексис вышла из ванны, обернулась полотенцем и подошла поднять листок. Взглянув на сделанные Куртом пометки, она положила документ на стол. Итак, к завтрашнему дню все подготовлено.
Зайти в Лондон она решились неспроста. В столице Британии Алексис надеялась раздобыть хоть какую-то информацию о Траверсе. Восемнадцать месяцев непрерывных поисков в кишащих пиратами водах, постоянный риск быть ограбленными или англичанами, или французами — и никакого результата. Траверса, должно быть, перевели на другую службу. Об этом она и хотела узнать в лондонском адмиралтействе. Быть может, Франк Грендон тоже сообщил ей что-то важное о Траверсе или о ее компании, и его послание уже ждет в Лондоне.
Алексис вытерлась насухо и вытащила ночную рубашку, мыслями возвращаясь к Клоду. Так обычно бывало, когда она, ложась в постель, натягивала на себя вещь, служившую ее талисманом. Ей нравилось думать о нем, укрываясь прохладным одеялом. Она боролась с воспоминаниями о Таннере только днем, когда непрошеная тоска хватала за сердце из-за таких мелочей, как невзначай брошенное кем-то слово, из тех, которые любил произносить Клод, или нечаянный жест, похожий на его жест. Но ночью Алексис переставала гнать от себя воспоминания. Напротив, она погружалась в них. Дотронувшись до воротника рубашки, такого приятного на ощупь, она уткнулась носом в изгиб локтя, вдыхая запах, который хранила ткань. Алексис много раз штопала прохудившиеся локти и пришивала пуговицы, но не допускала и мысли расстаться с этой рубашкой. После того как Лафитт доставил ее на Тортолу, она надевала эту рубашку только ночью, и тогда ей казалось, что она спит не одна, а с Клодом.
По ночам ей очень часто не хватало того тепла, что дарил ей Клод, его силы, его близости, а днем недоставало его общества, его бесед и наставлений. Алексис часто вспоминала то время; когда Клод расплетал ее косу и причесывал волосы щеткой до тех пор, пока они не начинали искриться. Иногда ей казалось, что она наяву ощущает прикосновение его пальцев к коротким завиткам на затылке, и она вздрагивала, испуганная реальностью ощущений. Алексис с поразительной отчетливостью помнила, что чувствовала, когда его пальцы лениво соскальзывали с ее шеи вниз, на плечи и спину, как деликатно массировали кожу, как все более возбуждающими становились ласки.
Тогда она обычно поворачивалась к нему лицом, дерзко подставляя рот для поцелуя. Она предлагала ему всю себя: губы, грудь, ноги — все, что рождает взаимное наслаждение. Были случаи, когда он принимал предложенное ею с жадностью, не в силах отказать себе в том, что считал своим и только своим. Но иногда он мог протянуть удовольствие, поддразнивая ее. Губы его едва касались чувствительного участка кожи за ухом, ее шеи, сгиба локтя, и она натягивалась, как струна, в предвкушении следующей
