— Прежний юнга умер, да будет тебе известно. Не выдержал. Но тебя это не слишком волнует, не так ли?

— С чего бы мне волноваться? Я-то сильный. Я помирать не собираюсь.

— Дай Бог, — пробормотал Пауль.

Он показал Алексис капитанскую каюту и достал документы, которые необходимо было подписать. Алексис вывела имя достаточно уверенно, но с фамилией произошла заминка. Пауль внимательно посмотрел на подпись, но предпочел ничего не заметить. Он чувствовал, как гордится собой этот мальчишка, быть может, впервые поставивший на бумаге подпись, и не хотел портить пареньку праздник. Может быть, найдется время, и тогда он поучит мальчика грамоте. Только едва ли получится. И еще, надо что-то делать с этим ужасным акцентом, сразу выдающим представителя лондонской нищеты. Но мальчик все больше нравился Паулю. Оставалось надеяться, что паренек и вправду окажется сильнее, чем его предшественник, и справится с требованиями капитана без чересчур трагических последствий.

— Еще одно, — добавил Пауль, собирая бумаги со стола, — не надейся улизнуть с корабля, когда мы приедем в Чарльстон. Тебя наняли на весь рейс, а он включает возвращение в Лондон.

Алексис едва не выдала себя, осознав, что ее план разгадали. Однако она не была бы собой, если бы не сумела взять себя в руки.

— Я знаю, — тихо ответила она.

— Увидим, — загадочно ответил Пауль.

Алексис еще не раз доводилось слышать это «увидим». Особенно часто Пауль повторял свою присказку, когда Алексис утверждала что-то слишком самоуверенно. Но девочка чувствовала, что, как бы Пауль ни ворчал, ему нравилась ее самостоятельность. Справедливости ради надо добавить, что она действительно редко попадала пальцем в небо, неведомым образом угадывая верный ответ.

Вначале капитан Уайтхед даже разозлился на своего первого помощника за то, что тот нанял малолетку. Прежнего юнгу похоронили, как положено, в море, и капитан настоятельно потребовал в следующий раз нанять парня постарше. Но Алексис не подкачала, выполняя приказы почти безупречно. В конце концов капитан был вынужден признать, что выбор Пауля Эндрю оказался удачен.

Алексис часто задумывалась над тем, как бы поступил Пауль, узнай он, что она девочка. Хорошо, что ей удавалось скрывать свою тайну так долго. Этому, конечно, способствовало то, что у нее была своя каюта, в то время как вся остальная команда спала в гамаках на палубе. Алексис никогда не забывала на ночь закрывать дверь каюты на задвижку, как предложил ей Пауль, и держалась по его же совету подальше от матросов, звавших ее «хорошеньким мальчиком». Впрочем, она и сама осознавала опасность, которую представляли для нее эти люди.

На кого она действительно могла положиться в трудную минуту, так это на Пауля. Его грубовато- резкая манера общаться становилась мягче по мере того, как они лучше узнавали друг друга. Алексис перестала его бояться, и гигантские размеры первого помощника уже не воспринимались ею как нечто угрожающее. В Пауле Эндрю, по оценке Алексис, было не меньше шести футов роста, но все эти горы мускулов он нес так, будто вообще не чувствовал собственного веса. Черные волосы его и черная борода были одинаково темными, если не считать нескольких седых прядей. Солнце и соленый ветер задубили кожу на его лице, но, улыбаясь, Пауль словно сбрасывал с себя груз прожитых лет. С легкой грустью рассказывал он Алексис о своем доме, о семье, живущей на севере Англии. Она была благодарна ему за то, что он стал ее другом. Все на корабле уважали Пауля, и те, кто продолжал думать о ней как о «хорошеньком мальчике», предпочитали держаться от нее в стороне, опасаясь ее могучего покровителя. Пауль относился к Алексис как к сыну, и пусть даже он делал это ради того, чтобы скрасить тоску по собственным детям во время рейса, — Алексис все равно гордилась собой и своим другом.

Пауль научил ее стрелять из пистолета и владеть шпагой, насколько это позволяли ее пока не окрепшие детские руки. Алексис ничего не имела против того, чтобы ее тело налилось силой. Приятно было чувствовать себя здоровой и крепкой. Пища на корабле, преимущественно состоящая из солонины и сухарей, была весьма далека от того, чтобы называться хорошей, но зато здесь она ела вдоволь, чего раньше никогда не могла себе позволить. Так что сейчас у нее хоть в животе не урчало, как в прежние времена.

Алексис вскоре научилась управляться со снастями и карабкаться по канатам не хуже любого другого матроса. Прошло еще немного времени, и она первой добиралась до маленькой плоской площадки наверху, почти у вершины грот-мачты. Алексис, как и другие моряки, называла ее «воронье гнездо». Там, в хитросплетениях снастей, на головокружительной высоте она чувствовала себя удивительно хорошо, в согласии с самой собой и окружающим миром. С высоты все проблемы реального мира казались мелкими. В «вороньем гнезде» девочка ощущала себя выше придирок капитана, выше страха, который внушали матросы, звавшие ее «хорошеньким мальчиком», выше стремящейся ускользнуть из-под ног качающейся палубы, выше волн, готовых слизнуть ее в море, — выше всего и всех, кто мог ее тронуть или обидеть.

Там, наверху, в ее гнезде, Алексис и настиг первый шторм. Но та беда, что случилась с ней прежде, чем налетел шквал, показалась девочке пострашнее шторма. Она и в самом деле не знала, что хуже — ветер, готовый смести ее в океан, или то, что происходило внутри нее. Вначале, заметив кровь на штанах, она решила, что ударилась обо что-то. В ужасе от случившегося, она поспешила побыстрее спуститься вниз, к себе в каюту. Канат, намокший под дождем, оказался на редкость скользким, и Алексис едва успела удержаться от падения, зацепившись за мачту.

Пауль заметил, что происходит, и кинулся к мачте, чтобы подхватить юнгу. Он видел, как Алексис, схватив канат, соскользнула по нему вниз. Это был весьма рискованный поступок, если не сказать безрассудный. Заметив следы от канатов на ладонях Алексис, Пауль перевел недовольный взгляд на ее лицо.

— Вам положено слезать по канатам, а не съезжать по ним! — раздраженно бросил он, перекрикивая ветер. — Идите к себе! Кому вы нужны здесь с такими руками!

Алексис попыталась улыбнуться. Пауль злится на нее лишь потому, что действительно переживает за ее жизнь и здоровье. От ощущения своей нужности, своей значимости для кого-то у девочки теплее становилось на душе. Впервые она сознавала, что до нее кому-то есть дело. Осторожно ступая и придерживаясь за находящиеся поблизости предметы, чтобы ее не смыло волной, Алексис побрела к себе. И вдруг Пауль схватил ее за плечо. Жест этот можно было истолковать как угодно, но только не как дружеский.

Девочка озадаченно посмотрела вверх и встретилась с глазами, полными самого настоящего, самого горячего гнева. Она попыталась сбросить руку, но не тут-то было: хватка Пауля оказалась на редкость крепкой. Боцман наполовину толкал, наполовину тащил Алексис вниз, к каюте. Оказавшись на месте, он буквально зашвырнул юнгу внутрь, и Алексис пришлось ухватиться за койку, чтобы удержаться на ногах.

— Что с вами, Пауль?! — воскликнула она. Пауль с силой захлопнул за собой дверь.

— Это я должен спросить, что случилось с вами, мисси? Сейчас у меня нет времени выяснять подробности. Меня ждут наверху. А вы займитесь собой! И не смейте выходить из каюты! Я скажу всем, что вы ушиблись. Тем временем попытайтесь собраться с мыслями. Я потребую ответа на все свои вопросы, когда вернусь.

Голубые глаза Пауля снова гневно вспыхнули, когда Алексис виновато опустила взгляд. Итак, он увидел кровь. Ее вычислили. Пришла беда — отворяй ворота.

Оставшись одна, Алексис, как могла, привела себя в порядок — для этого ей пришлось перевести на лоскуты простыню. В ее планы не входило становиться женщиной. Она не знала, на что злится больше, на собственное тело, предавшее ее, или на мозги, которых не хватило для того, чтобы предусмотреть такой поворот событий.

Пауль вернулся, когда закончился шторм. Он быстро закрыл за собой дверь и задвинул засов. Алексис видела, что он вымок до нитки, но жалость уступила место страху, когда гигант подступил к ней. Голубые глаза его метали злые искры. Он, казалось, готов был испепелить ее одним лишь взглядом. Однако у Алексис хватило мужества встретить его гнев достойно. Она не отстранилась и не отвела глаза, когда он стащил с ее головы вязаную шапочку. Она безропотно позволила ему взять ее за подбородок и повернуть лицо так, чтобы моряк смог рассмотреть его во всех деталях.

Наконец он отпустил ее и медленно покачал головой.