конец вокруг руки, он взялся за другой и повел ее к кровати. Она упала на постель, потащив его за собой, и принялась горячо целовать в губы, развязывая свободной рукой поясок на халате.

Потом руки Мэдлин скользнули под его расстегнутую рубашку, и пальцы, словно когти, вцепились в его спину. Постанывая, она извивалась под ним всем телом. Он закрыл ей рот поцелуем.

— Тс-с, тише, дорогая. Не надо меня царапать, — сказал он, крепко привязывая шарфом к спинке кровати ее запястья.

— Что ты делаешь? — прошептала она, скорее возбужденная, чем встревоженная его действиями.

— Тебе не следовало угрожать мне, — сказал он, накрывая ее лицо подушкой. — Пока я не услышал угроз, я пребывал в нерешительности относительно твоей судьбы. Но ты сама подсказала мне решение.

Бригем отработанным движением перерезал ей вены на запястьях ножом для вскрывания писем. Засунув в карман брюк окровавленный шарф, он уложил ее тело на кровати так, чтобы сцена соответствовала его замыслу. Потом присел к секретеру и, немного потренировавшись, закончил начатую записку, в которой теперь было написано: «Я не могу жить с этой болью в душе». Заперев изнутри дверь комнаты, он вылез через окно и вновь вошел в дом через боковую дверь на нижнем этаже.

Потом он крепко заснул, уверенный, что никто не ожидает, что Мэдлин проснется на заре, чтобы проводить его. Когда ее тело обнаружат, Бригем будет уже несколько часов находиться в море, да и вообще едва ли на него падет подозрение. Ловкий ход он придумал с этой предсмертной запиской!

Мэдлин сама виновата. Если бы не ее глупая угроза, он бы, возможно, взял ее с собой и оставил в живых до прибытия в Сидней.

Баллабурн

Лидия сидела на кухне с Молли и раскладывала начинку из изюма с орехами на квадратики теста. Она то и дело поглядывала в окно и вздыхала. С тех пор как приехала в Баллабурн, она почти не бывала за пределами дома. Дождь, зарядивший через день после приезда, закрыл серой завесой долину, превратил ручьи и речки в бурные потоки и загнал все живое в укрытия, кроме овец и Натана Хантера. Он отсутствовал уже четыре дня и три ночи, объезжая самые отдаленные уголки ранчо.

Ирландец большую часть времени не выходил из своей комнаты. Лидия встречалась с ним только за столом, где они обменивались ничего не значащими фразами и оба испытывали большое облегчение, когда трапеза заканчивалась. Лидия гораздо свободнее чувствовала себя с Молли Адаме и, сама того не замечая, откровенничала с ней. Никто на ранчо не был так хорошо осведомлен о мыслях и чувствах Лидии, как Молли. Но женщина скорее сгорела бы на костре, чем позволила себе проболтаться.

— Тебе не обязательно сидеть здесь и помогать мне, — сказала Молли и, обмотав полотенцем руку, приоткрыла духовку, чтобы проверить готовность печенья. — Последние десять лет я делаю все это одна и не жалуюсь. А если потребуется помощь, позову Тесс. Ей все равно нечего делать нынче утром, только разве пыль немного смахнуть.

— Сегодня дилижанса не будет? — спросила Лидия. Прохладительные напитки пассажирам подавала обычно Тесс, которая сыпала шуточками и флиртовала с пассажирами налево и направо, чтобы они почувствовали себя в Баллабурне как дома. Насколько заметила Лидия, флирт был самый безобидный — просто чтобы развлечь усталых пассажиров, пока меняют лошадей.

— Слава Богу, дилижанса не будет. Джек уже сыт по горло ее проделками. После отъезда Брига он старался привлечь ее внимание, но она о нем и слышать не желает. Этой девчонке хочется иметь то, чего она иметь не может, или то, что ей не нужно.

От неожиданности у Лидии дрогнула рука и кусочек начинки шлепнулся на поверхность стола. Она торопливо подобрала его пальцем и отправила в рот, уничтожив вещественное доказательство своей реакции на упоминание о Муре.

— Тесс и Бриг? — как ни в чем не бывало переспросила она, облизывая палец.

— Мне не следовало говорить об этом, — сказала Молли. Она посыпала мукой пирожную доску, сильно шлепнула ладонью тесто и принялась энергично раскатывать его. — Забудь об этом — по крайней мере о том, что услышала это от меня.

— Уже забыла.

— И вообще нечего целый день торчать на кухне. Конюхи подберут для тебя подходящую лошадку. Пора тебе познакомиться с Баллабурном.

Лидия положила на стол ложку.

— А вдруг заблужусь? Это ведь не то что прокатиться по побережью Тихого океана или по дорожкам парка «Золотые ворота». Тесс рассказывала…

— Опять эта Тесс? Наверное, забивала тебе голову всякими страшилками о чернокожих аборигенах и прочей чушью? Но если ты и впрямь беспокоишься, то возьми кого-нибудь с собой. — Она чуть помедлила. — Например, Ирландца.

— Ирландца?

— Кого же еще? Это его ранчо. Он здесь знает каждый дюйм. Конечно, он теперь не может бывать повсюду, но в этой штуковине, в которой он ездит, добирается до самых отдаленных уголков.

— Вы имеете в виду инвалидное кресло?

— Я имею в виду двуколку.

Ирландца удивила просьба Лидии сопровождать ее. Но он с такой готовностью согласился, что она поняла, как права была Молли, предложив ей это. В конюшне Лидию снабдили рыжей кобылкой, которая была, как уверяли конюхи, надежной и послушной. Серого мерина, на котором обычно ездил Ирландец, впрягли в специальную одноместную двуколку. Ирландца подняли, усадили на место, укутали ноги шерстяным пледом и вручили кнут. Все это делалось без суеты и как видно, было делом привычным.

— Это неплохой способ передвижения, — сказал Маркус, когда они проезжали по мосту, — но меня утомляет необходимость все время любоваться видом на заднюю часть Горацио. Лидия хорошо его понимала. Двуколка имела низкую посадку и напоминала тележку для жокея на бегах. Она была наклонена назад, чтобы Ирландцу не приходилось сидеть в напряженной позе. Следить за дорогой можно было глядя слева или справа от крупа лошади, но Ирландец чаще задавал своему Горацио общее направление, а умный мерин сам привозил его туда, куда требовалось.

— Натан никогда не говорил, что Баллабурн такой величественный, — сказала Лидия. Хотя Ирландец пожал плечами, как будто ему это было безразлично, она заметила довольную улыбку на его обветренном лице.

— Возможно, он думал, что тебе он таким не покажется. Он рассказывал о том, где ты жила. Баллабурн, наверное, вдвое меньше.

— Я жила не во дворце, Ирландец. Да, дом у нас большой, но не огромный.

— Однако больше, чем Баллабурн.

— Да. Но почему это для тебя так важно?

— Вовсе не важно.

Лидия понимала, что он лжет, но не могла понять почему. Она оглянулась через плечо на гостеприимное золотисто-коричневое кирпичное здание, от которого так и веяло домашним теплом, чего никогда не ощущалось на Ноб-Хилл.

— Твои владения гораздо больше, — сказала она.

— Так и должно быть. Ведь Сэмюел, в отличие от меня, не скотовод.

Лидия не нашлась что ответить. Ирландец был твердо намерен проводить сравнения, но все же умышленно недооценивал масштабы и красоту своих владений. Кого он пытается поразить?

— Не забудь, что я совсем не такая, как моя мать, — сказала Лидия, неожиданно догадавшись, в чем тут дело.

— Боже упаси, — пробормотал Ирландец, возведя глаза к небу. — Не напоминай мне об этой дьяволице.

Но Лидия, замедлив бег кобылки, подъехала совсем близко к двуколке и продолжала:

— Ты понимаешь, о чем я говорю. Показывая свои владения, ты как будто стараешься произвести впечатление на мою мать, Ирландец. Но ведь она, откровенно говоря, не оценила бы все это, она бы все это возненавидела. Мэдлин сошла бы с ума из-за того, что оторвана от городской жизни, и даже жизнь в Сиднее ее бы не устроила. Твой дом показался бы ей деревенским и слишком маленьким Слуг здесь тоже слишком мало. А хуже всего то, что здесь обслуживают пассажиров дилижанса, и будь ты даже богат как Крез, мать все равно стала бы воротить нос от всего, что ты построил.

— Но я, черт возьми, строил это не для твоей матери, — рявкнул Ирландец, огрев кнутом мерина так, что двуколка резко вырвалась вперед, оставив позади кобылу Лидии. — Я построил это для тебя, — пробормотал он уже значительно тише.

— Что? Что ты сказал? — переспросила Лидия, посылая вперед кобылу.

— Я сказал, что построил это для тебя, — сердито повторил Ирландец. — А теперь скажи, намерена ли ты узнать побольше о своем наследстве или будешь продолжать болтать о своей матери?

Лидия, открывшая было рот, чтобы возразить, закрыла его, не сказав ни слова. Она отстала от двуколки, чтобы подумать, а когда снова нагнала ее, сказала:

— Ты, конечно, невоспитанный мужлан, Ирландец, но я хочу, чтобы ты рассказал мне все про Баллабурн. — На этот раз она совершенно ясно увидела, как густые седеющие усы Маркуса чуть приподнялись в довольной улыбке.

Ландшафт Баллабурна то здесь, то там перемежался лугами с пасущимися овцами. Как узнала Лидия, их было около четырех тысяч. Большей частью это были мериносы, дававшие мягкую шерсть отличного качества, продажа которой приносила Баллабурну огромный доход. Безрогие соусдоуны с короткой шерстью и округлыми тушками выращивались главным образом на мясо. Дорсетские овцы с белыми мордочками давали молоко и были чрезвычайно Плодовиты, что позволяло без труда поддерживать численность стада. На ранчо держали также крупный рогатый скот, но для того лишь, чтобы разнообразить меню и не кормить людей одной бараниной. Лошадей выращивали только рабочих. Никому голову не приходило выращивать у себя претендента на Мельбурнский кубок. На огороде возле кухни росли помидоры, кукуруза и другие овощи, а склоны холмов были покрыты колючими зарослями дикой