АЛЕКС НЕ ПОМНИЛ, КАК ОН ОТКРЫЛ ГЛАЗА. Не помнил своего пробуждения. Он просто понемногу осознал, что бодрствует. С грехом пополам [м.б. и другая идиома: до известной степени; в некотором роде. Смысл такой, что пробудился он не до конца - прим. пер.].

Всё вокруг выглядело приглушённым и размытым, нереальным, далёким, смутным. Ему слышались какие-то обрывки звуков, но какие именно он не мог понять. Это казалось совсем неважным.

Он осознавал мир вокруг себя, но тот казался чем-то далёким, чем-то отдельным от него. Он был один… где-то вовне.

Во всем теле ощущались какие-то покалывания, вязкие, вызывающие онемение, оторванность от реальности.

Поскольку всё вокруг казалось нереальным, ему представилось, что на самом деле он должно быть спит и лишь видит сон, что бодрствует. Он не мог решить где правда, и не знал как разрешить эту загадку.

Алекс пытался и не мог, просто не мог, сформулировать законченную, связанную мысль.

Фрагменты идей, кусочки чего-то, выглядевшего, как нечто вроде бы важное, парили за пределами его мысленной досягаемости. Он не мог остановить их, не мог заставить эти фрагменты сойтись в законченную мысль. Он знал, что должен быть способен, знал, что хочет это сделать, но это желание не осуществится. Он не мог приложить достаточно силы воли, чтобы заставить себя думать.

Было такое чувство, что мозг отключился. Он боролся, пытаясь сформировать в уме законченное предложение, но не мог свести что-либо друг с другом. Он начинал какую-либо мысль, но она сходила на нет, поскольку его мозг просто не мог справиться с такой задачей. Он не мог убедить его продолжить ход мысли, работать, думать. Сверх усилия не помогали.

Где-то на периферии сознания эта его неспособность формировать законченные мысли, мыслить чётко, вызывало рост смутной, отдалённой клаустрофобии. Эти чувства, даже когда они начинали всплывать на поверхность его сознания, никогда полностью не достигали её и тонули в тёмной глубине безразличия, оставляя лишь размытую пустоту.

Паника у него внутри не могла проявиться в качестве чего-либо достаточно веского, чтобы обеспокоить его.

Алекс хотел разозлиться, но не было ничего, что могло бы сформировать злость.

Каждый раз, когда он судорожно пытался вызвать в себе хоть какую-то эмоцию, он лишь проваливался обратно в состояние полного безразличия.

Он перестал зацикливать своё слабое восприятие на этих тщетных усилиях и вдруг осознал, что сидит в кресле. Он попытался встать, но тело не слушалось. С большим трудом он посмотрел вниз и увидел свою руку, покоящуюся на подлокотнике. Он попытался поднять её, но она поднялась только на несколько дюймов. Он не мог заставить себя достаточно сильно захотеть сделать такую простую вещь.

Он скосил глаза, пытаясь различить нечёткую белую фигуру поблизости, пытаясь понять что это такое.

'Ты очнулся, Алекс?'

Он подумал, что это был женский голос.

Ответ был слишком незначителен, чтобы даже попробовать.

'Я мигом застелю тебе постель. Потом я тебя оставлю, и ты сможешь отдохнуть.'

Это она и сделала: приготовила постель натянув простыни. Происходящее вокруг него было глубоко загадочным, но исполнение было неудовлетворительным.

Он не мог сказать, знал ли он женщину в белом. Он не мог достаточно сфокусироваться на ее лице, чтобы сказать. Его взгляд падал в пол. Серый узор на линолеуме отдавался в его разуме.

Он хотел удариться в слезы отчаяния от непонимания, но в нем не было ничего, что знало как плакать, и ему ничего не оставалось, кроме как сидеть и смотреть.

'Я доложу доктору, что ты очнулся. Я уверена, что когда он будет делать обход, ему захочется посмотреть на тебя. Хорошо?'

Женщина подошла ближе. Она вытащила тряпицу из ящика на подоконнике, затем наклонилась к нему и вытерла ему рот и подбородок.

'Так лучше?' спросила она, бросив тряпку в мусорное ведро около стула.

Алекс хотел сказать что-нибудь, но ничего не приходило на ум.

Она сочувственно дотронулась до его плеча. Квадрат света темнел. Он отстраненно подумал, что она, наверное, вышла из комнаты.

Отрывки вещей эхом проносились через его голову, фрагменты бесед, вспышки видений. Он неподвижно сидел, в то время как отстраненная суматоха бушевала в нем.

Он думал, где он был и как здесь оказался. Он не мог все обдумать, не мог подняться из глубины к далекой поверхности. Он хотел встать со стула, но это казалось ему слишком тяжелой задачей.

Мир продолжал темнеть. Каждый раз он снова начинал понимать, что он, наверное, засыпает.

Пока он сидел, смотрел, забывался и приходил в сознание, день постепенно угас.

'Алекс?'

Это был мужской голос. Алекс приподнял голову и понял, что он скорее всего опять уснул. Он медленно моргал, пытаясь прояснить зрение. Это требовало огромных усилий, но не помогало.

Мужчина наклонился к нему. 'Привет, Алекс, как себя чувствуешь?' В одной руке у него был клипборд. На шее висел стетоскоп. Он носил синий галстук поверх белого пиджака. Алекс не мог собрать волю в кулак, смотреть достаточно высоко - видеть лицо.

Мужчина взял руку Алеса и пожал ее. Алекс был слишком вял, чтобы ответить ему тем же.

'Я доктор Хоффман, Алекс. Мы уже встречались с тобой. Помнишь? Давно, когда мы обсуждали твою мать.'

Алекс многого не помнил. Он помнил, что у него есть мать, но не помнил как она выглядит. Попытка вспомнить все ее детали была просто сверх его способностей. Он мог немного больше, чем смотреть в никуда.

'Что же, я вижу ты все еще не отошел. Это Торазин. Через некоторое время, когда ты привыкнешь к своему лечению, ты сможешь действовать лучше. В любо случае, ты не будешь столько много спать.'

Когда Алекс наконец таки смог поднять взгляд, мужчина улыбнулся. Он хорошо выглядел. Алекс ненавидел его. По крайней мере, он предполагал, что ненавидел. Где-то внутри себя он хотел ненавидеть его, но он не чувствовал никакой ненависти. Он вообще ничего не чувствовал.

'Лучшее, что можно сейчас сделать, это расслабиться, может быть пойти в кровать и вздремнуть. Ты прошел через целое испытание, насколько я слышал.'

Со всей своей силой Алексу удалось сказать, 'Что?'

Доктор Хоффман взглянул вниз просмотреть свои бумаги. Он опустил сначала один лист на клипборд, затем другой.

'Что ж, как я и говорил и как видно из этого отчета, вы испытали приступ агрессии, очивидно, что вам показалось, что сотрудники пытаются навредить вашей матери. Кажется вы причинили боль одному из санитаров. Генри довольно плох. Элис потрясена произошедшим.'

Алекс помнил лишь туманные вспышки драки. Он подумал, что вспомнил свой страх - страх не за себя, а за кого-то еще.

Здесь персонал никогда не навредит твоей матери, Алекс, или любому пациенту, раз уж на то пошло. Они специализированы помогать больным людям.

Мужчина снова просмотрел бумаги на своем клипборде. 'Учитывая историю твоей матери, боюсь, что твоя сильная вспышка не совсем неожиданна.' Он вздохнул. 'Иногда такой психоз передается по наследству. В случае твоей семьи, кажется именно это и вызвало сильную агрессию.'

Алекс смог оторвать спину от спинки стула на несколько дюймов. 'А что с…'

Старая кровать скрипнула - доктор Хоффман отодвинулся он нее. Он сжал руки вместе, держа свой клипборд, и смотрел на Алекса.

'Извини, Алекс, но я не понимаю, о чем ты спрашиваешь.'

'Кто-то. . '.

'Кто-то? О ком ты говоришь?'

Алекс не знал.

'Твоя мать? Ты о ней говоришь? Хелен в порядке. Она естественно была напугана случившимся, но она