– Разве?

«Боже мой, какое глупое слово!»

– Кто станет теперь будить меня по воскресеньям, звонить в дверь и кричать: «Экстренное сообщение! Читайте на страницах газет!»

– Мистер Абдулла и без меня прекрасно доставит «Таймс» к твоему пробуждению.

– Правда? Тебе ведь так нравилось, что я выбегаю открывать дверь, не успев прикрыть свою мускулистую грудь?

Она засмеялась, чувствуя облегчение от того, что они перешли на свое обычное подшучивание.

– Можешь не обольщаться. На коробках с геркулесом я видела куда более мускулистую грудь.

– Энни, я правда буду очень скучать. – Его озорные глаза посерьезнели.

– Джо, я… – Внезапно горло ее сжало тупой болью, словно кто-то придавил пальцем адамово яблоко.

По радио объявили, что посадка заканчивается. Зал ожидания опустел.

– …я должна идти, – упавшим голосом закончила она и повернулась к выходу.

Внезапно он поймал ее за руку и прижал к себе – так крепко, что она почти почувствовала его тело. Остро заломило где-то в горле, как бывает, если откусишь зеленое яблоко, – больно и вкусно одновременно, рот наполнился влагой, а глаза слезами.

Он поцеловал ее. Сильно, в самые губы, глубоким поцелуем, пронзившим ей сердце. Она ощутила нежность его губ, кончик языка и край зубов и глубоко вдохнула чудесный, волнующий запах, которым всегда пахли его свитеры, когда он давал ей их поносить. Его руки напряглись еще сильнее, прижимая ее еще крепче, так что она ощутила все его тонкое мускулистое тело. Господи Боже, что же это происходит? Невыразимое счастье нахлынуло на нее, наполнило до краев, так что кончики пальцев едва выдерживали давление изнутри. Голова кружилась, и одно слово мелькало в мозгу – обморок. Она была почти в обмороке, словно героиня старинного романа.

Запрокинув голову и глядя в его неподвижные зеленовато-карие глаза за стеклами очков в стальной оправе, она увидела, что, несмотря на его кажущееся спокойствие, его трясет не меньше, чем ее.

«Скажи, – беззвучно молила она, – скажи, что ты любишь, что ты хочешь меня!» Но он сказал только: – Ну пока, детка.

Уходя по направлению к трапу, она чувствовала почти ненависть к нему. За то, что поцеловал и позволил уехать, ничего не объяснив, и ей придется теперь, дни и ночи вспоминая об этом, гадать, что же все-таки это значит.

Лорел пристально глядела на обнаженного мужчину, лежащего перед ней. Темные волосы спускались на плечи, повязка вокруг лба, тонкий мускулистый торс, не намного светлее, чем пастельный карандаш жженая охра, которым она делала набросок. А ниже, под этим торсом… его… Нет, ей еще не приходилось видеть мужчину с таким… Но ведь она еще так мало знает. Разве много обнаженных мужчин она видела так близко? В последний раз у них в классе был совсем не такой натурщик – тощий, бледный, с серо-розовым пенисом, застрявшим между ног, словно гриб поганка во мху.

Этот натурщик – видимо, ее ровесник – совсем другой. В нем есть какая-то… резкость, стремительность, упругость. Словно слишком туго натянутый кабель. Она рисовала яростно, короткими, легкими штрихами. Так. А теперь – это. Несколько больше определенности… А здесь – лишь легкий намек, тень.

Ее мысли кружились вокруг Джо. Воображая, что она рисует именно его, оттеняла изгибы грудной клетки, размазывая штрихи большим пальцем. Не пройдет и часа, как урок кончится, и она поедет домой. И там, поскольку Энни в Париже, она впервые в жизни будет совсем одна в квартире… и Джо… будет только с ней. Вчера она звонила ему, чтобы предупредить о своем приезде. Но его не было. Наверное, задержался на работе. И теперь она молила Бога, чтобы сегодня вечером, когда она приедет, он оказался дома.

У нее даже перехватило дыхание при этой мысли.

Может быть, теперь что-нибудь изменится в их отношениях. Неужели он не видит, что она уже взрослая?

«Я заставлю тебя увидеть! Ты узнаешь, что я люблю тебя, что я создана для тебя».

Раздумывая о своей встрече с Джо, Лорел чувствовала, что тепло, возникшее возле ключиц, поднимается выше разливаясь по щекам. Она заставила себя сосредоточиться на рисунке, приколотом к мольберту, и на натурщике. Он лениво лежал на боку на покрытой простыней скамье в центре классной комнаты, опершись головой на руку, приподняв колено и поставив ступню на скамейку, будто Тарзан, отдыхающий на скале.

Она фыркнула и так сильно надавила на грифель, что карандаш с треском сломался. В напряженной тишине класса другие студенты подняли на нее глаза от своих мольбертов. Она покраснела, а когда снова взглянула на натурщика, встретилась с его немигающим взглядом. Индейские глаза цвета крепкого чая буравили ее.

В нем было что-то знакомое Но где именно она видела его? Эти глаза? Может, он тоже студент? Но если он студент, почему позирует для класса живой натуры? Зарабатывает на карманные расходы? Вроде того как она сама ходит два раза в неделю преподавать в местной школе?

Когда занятие окончилось и она принялась складывать карандаши и пастель в коробку, к ней подошел натурщик.

– Неплохо, – оценил он, откинув назад волосы и разглядывая ее рисунок.

– Спасибо, – сказала Лорел, с облегчением заметив, что он уже в одежде – заплатанных джинсах и темно-синей футболке. Даже теперь, когда он стоял рядом и разговаривал с ней… сознание того, что она почти целый час смотрела на его… на него всего… вызывало какое-то странное отношение к нему. Кроме того, она все еще не могла избавиться от ощущения, что знает его.