повзрослела за последнее время. В глазах Лорел появилась уверенность и какое-то воодушевление. Даже прическа изменилась. Больше не было ни косичек, ни «конского хвоста». Волосы свободно ниспадали сзади на шею.

Вчера вечером, вернувшись из «Парфенона», пропахшая горелым жиром и потом, голодная и до такой степени измученная, что едва держалась на ногах, она застала Лорел в их маленькой кухне за приготовлением обеда. На столе уже поджидала кулебяка с печеной картошкой и слегка увядшие листья салата. И хотя кулебяка подгорела с одного края, а картошка чуть-чуть не дошла, Энни сглотнула все в один момент. И нисколечко не покривила душой, когда призналась сестренке, что ничего более вкусного никогда в жизни не ела.

Лорел еще не знает, что ее вышибли с работы. Пока что у нее не хватает смелости признаться в этом. Особенно Ривке. Интересно, что сделает Ривка, если в следующий месяц Энни не сможет заплатить за квартиру, – оставит их из милости? Вряд ли. Совершенно ясно, что Груберманы при таком количестве детей переживают тяжелые времена и сами едва сводят концы с концами. Им необходимы деньги от сдачи квартиры наверху.

Нет, Энни просто обязана найти работу… и как можно скорей!

Но сейчас… какое же удовольствие сидеть здесь, вдыхая чудесный запах, идущий от полных блюд и чаш, расставленных на столе, наслаждаясь теплом и единодушием, царящими в этой комнате. Даже перепалки между младшими Груберманами не нарушают общего очарования.

– Ма, а чего Хайм пинается под столом!

– Хайм, прекрати, – тихо отзывается Ривка, не поднимая глаз от тарелки с цыпленком, которого режет на мелкие кусочки для Шейни. Малышка сидит на высоком стульчике рядом с матерью.

– Что такое, Йонки, – продолжает Ривка, – почему ты кладешь спаржу в салфетку, а не в рот?

Энни взглянула на пятилетнего Йонкеля в ермолке, косо сидящей на коротко остриженных кудряшках, на его сразу порозовевшие круглые щеки. Покорно развернув салфетку, он вытряс измятую спаржу обратно в тарелку.

– А я не хочу спаржу, – заявил тонкий, как трость, Мойша.

Он казался намного моложе своих тринадцати лет. И только подбородок, опушенный, словно персик, подтверждал его возраст. От пара, идущего от тарелки, в которую он наложил себе картошку, его квадратные очки с толстыми стеклами сразу запотели.

– Я же не знаю – а вдруг там клоп? – объяснил он.

– Какой еще клоп? – быстро спросила Ривка, оглянувшись на него.

– Ну… я, конечно, никакого клопа не видел… но если я его съем по ошибке, то он размножится у меня в желудке.

– Кто это тебе сказал?

– Рабби Мандельбаум.

– Что ж, если Рабби Мандельбаум придет к нам обедать, пускай самолично моет каждую стрелку спаржи. Но покуда здесь готовлю я, ты будешь есть, что тебе дают. – Голос Ривки звучал с возмущением, но все лицо выдавало ее веселое настроение.

– Посмотри, Йонки, я ем спаржу, – подбадривающим тоном сказала Лорел и, набрав на вилку как можно больше, отправила все в рот. – Правда, очень вкусно!

Все, кроме Лорел и Энни, разразились смехом.

– Ты-то можешь есть все, что хочешь, – хихикнула пятнадцатилетняя Лия, темноглазая, розовощекая, с гладкими коричневыми волосами, уложенными, как у мальчика-пажа, – более яркая копия своей старшей сестры Сары. – Ты же не еврейка!

– Мойша не ест спаржу не потому, что он еврей, – рассудительно ответила Лорел. – Он ее просто не любит.

Улыбнувшись и одобрительно глядя на Лорел, Ривка сказала:

– Умница, девочка!

И Энни снова преисполнилась уважением к младшей сестренке. Подумать только, брошенная в дебри незнакомого города, все равно что куда-нибудь в Венгрию, к людям, с которыми у нее нет ничего общего, она каким-то непостижимым образом нашла свое место в этой ситуации, сумела извлечь из нее все лучшее… хотя бы то, что узнала много нового и полезного. И вполне возможно сама научила чему-то окружающих.

Бремя заботы о сестренке, тревога о ее и своем будущем вдруг показались легче, чем все последнее время. А может, это не Лорел целиком зависит от нее, а она сама, пусть в малой степени, но зависит от Лорел?

Долли с размаху бросила трубку на рычаг. Она готова была ругаться и плеваться. Эти таможенные дятлы задержали доставку ее заказа на целых четыре дня! Да за это время патриарх Моисей успел вывести израильтян из Египта. И ни один инспектор, хотя она, кажется, переговорила со всеми, не мог дать вразумительный ответ о причинах задержки.

Она снова взяла трубку и принялась накручивать диск. Надо устроить им хороший разгон. Причем на этот раз она не станет тратить время на инспекторов. Уж если жаловаться, так самому Макинтайру. Он у них там голова, так пускай наводит порядок. Что он прикажет ей делать теперь с испорченным шоколадом стоимостью в две тысячи долларов, который размяк и расползся на их таможенных складах, черт бы их всех побрал? А День памяти уже через две недели!

Внезапно Долли задумалась и глубоко вздохнула. Затем положила трубку обратно на рычаг.

«Разве это уж так сильно волнует тебя? Ты просто ищешь выход своему отчаянию…»

Единственное, что занимало ее последние несколько недель, – это телефонный звонок Нэда Оливера,