Жилье в Новинке стоило мне всего шиллинг в неделю, и сюда много чего входило. У меня были стол, стулья, кровать. Самовар приносили по первой же просьбе. Я пользовался печью, когда готовил обед на десятерых. И, кроме того, на всякий праздник хозяйка приносила мне блюдо пирожков. Шиллинг в этих местах весит немало.

Денег здесь почти нет, крестьяне богаты своим добром: двухэтажными домами, коровами, овцами, мехами, украшениями, домодельной мебелью, но все это просто постепенно у них копилось. А вот если опустошить кошельки всей деревни, не наберешь и соверена.

Деньги следовало платить старухе, теще, а не хозяину, поскольку он бы тут же двинул в винную лавку. Семья жила под пятой матери жены, правившей домом железной рукой.

Старуха руководила бы и мной, особенно в деле приготовления обеда, если бы не мое упрямство. В три часа утра она безо всяких церемоний вошла ко мне в комнату и принялась трясти шаткую кровать.

'Вставай, надо ставить мясо тушить, — объявила она. — И яйца покупать'.

'Ты что, старая! — возмутился я. — Оставь меня в покое'.

'Вставай, иди за маслом. Потом не найдешь'.

'Ладно, ладно', — отбивался я.

Она вышла и тут же под самым моим окном раздался ее голос, зовущий коров:

'Pooky, pooky, pooky'.

Она вела их на пастбище. Следом раздался стук самовара о стол. Я снова задремал. Самовар пыхтел, шипел и плевался в бешеном желании сотворить чай. Самовар — это чайник, в который вделана закрытая угольная печь. При большом огне кипящая вода выпускает множество пара и даже приподнимает крышку чайника. Пока уголь не погаснет, вода может кипеть не один час.

Пора было вставать, я сварил себе кофе, съел ломоть ржаного хлеба с маслом, покормил слетевшихся на окно ворон и голубей. Затем, под предлогом, что мне нужно в деревенскую лавку, спустился искупаться в реке. Там мне встретился младший брат Алексея Сергеевича — он не был ссыльным, просто проводил в Лявле летние вакации. Сева был готов участвовать в любом развлечении.

Как же было холодно! Но вода оказалась теплой. Вода в Двине всегда теплее воздуха. Река глубокая и волны, подобно морским, набегают на берег, колышут тебя вверх-вниз. Дно песчаное, глинистое, местами топкое, а там, где под прозрачной водой таятся черные тени, находятся коварные ямы. Через две минуты мы уже карабкались по скалам в поисках земляники, она стала бы третьим блюдом моего обеда. Бытует мнение, что в это время года она должна хорошо расти на солнечных склонах, тем не менее, мы нашли не более семи ягод. Природа оказалась не на высоте.

Я зашел в лавочку и успел оглядеть все полки, пока лавочница в скорбном молчании пыталась завернуть три фунта риса в два тетрадных листочка.

'А это что такое?' — спросил я, указывая на какие-то пакеты с этикеткой 'Фруктово-ягодный винный порошок'.

'Это вместо чая. Самые бедные бабушки его пьют. Пенни за пакет'.

'Ага! А это что?'

'Сушеные овощи, барин: капуста, морковь, репа, лук-порей, сельдерей, одуванчик, цветная капуста. Это для супа. У нас-то овощи плохо растут — земля бедная, песок, заморозки'.

'Полфунта манной крупы, полфунта пшеничной муки, четверть фунта кишмиша. А яйца у вас есть?'

'Нету, барин. А вот вчера мужик привез яиц на барже из Архангельска. Может, он еще на реке'.

В Архангельской губернии птицы не держат, должно быть, зима слишком сурова.

'Give me half a pound of salt, and a pound and a half of soft sugar. What are these leaves for ?'

'They are bay leaves for flavouring.'

' Give me a farthing's worth.'

She gave me three.

'Anything more ?'

' No more.'

Лавочница подсчитала сумму на счетах. Сумма казалась ей немаленькой, она путалась, волновалась, три раза принималась пересчитывать, ошиблась на двадцать копеек не в свою пользу. Я ее поправил.

Then came a problem worse than that of money, the taking home of this collection of spilling packages. The rice remained a dreadful failure, and the sugar kept pouring into little cones of waste upon the counter. The semolina was fragile, and had to be lifted as daintily as one would take a cat's cradle from a girl's fingers. The woman was dismayed, but exclaimed suddenly,

'Slava Tebye Gospody !' 'Glory be to Thee, O God !'

She had found a large bag in the corner of the shop.

'I'll lend you this,' she said. 'But you must bring it back.'

We put the ill-disciplined rice at the bottom of the bag, and on top of it the gentle semolina, then the threatening flour and the sifting sugar. Sultanas crowned these.

'Thanks,' I said. 'I'll put the salt in my pocket, and the bay leaves in my card case. Good-bye ! I'll certainly bring the bag back.' ' God bless you !'