— В Оксфорде. Она сбежала от людей Шванова.
— И ты не придумал ничего лучше, как спрятать ее у моей жены и
— Успокойтесь, Джейк. Мне показалось, это хорошая идея. С чего бы им искать ее в Цюрихе? Или меня, если уж на то пошло? Тем временем дело продвинулось…
— Меня трясет от всего этого! Немедленно убирайтесь оттуда!
Невероятно глупо, знаю, но мысль о том, что Крозетти и Амалия под одной крышей, была для меня невыносима.
— Хорошо, мы остановимся в отеле. Послушайте, я должен вам кое-что сообщить… нечто важное.
Я угрюмо велел ему выкладывать. Оказалось, та еще история. Коротко говоря, Ролли сумела стащить копию «решетки», и им с Крозетти удалось расшифровать письма. Я пытаюсь вспомнить, что чувствовал, слушая его рассказ, и ответ таков: практически ничего. Ведь я-то знал, что все это обман. Я велел ему переслать мне по электронной почте копию расшифрованных писем и спросил:
— Там указано местонахождение пьесы?
— Там говорится, что он ее спрятал и ждет ответа от Рочестера. Он надул Данбертона и хотел использовать пьесу как доказательство заговора. Может, он получил ответ от Рочестера, достал пьесу и отослал ему? Кто знает, что случилось с ней потом?
— Постойте… одно из шифрованных писем адресовано кому-то другому?
— Ну да — графу Рочестеру, против которого плел свою интригу Данбертон. Заговор Данбертона, по-видимому, был раскрыт, и он решил защититься, подставив Брейсгедла и Шекспира. Брейсгедл запаниковал, попытался ограбить театральную кассу, чтобы иметь возможность сбежать, но был пойман, признался во всем Шекспиру, и они решили переиграть противников. Несколько страниц письма отсутствуют, но и без них все понятно. Шекспир был знаком с высокопоставленными людьми, и они могли поручиться, что в письме Рочестеру чистая правда.
— А они не опасались, что оно попадет в руки Данбертона и тот его прочтет?
— Нет. В этом прелесть его шифра: если иметь «решетку» и номер страницы «карманной» Библии, все в ваших руках. Но если вы не знаете, о какой странице идет речь, ничего у вас не получится. Наверно, Брейсгедл собственноручно передал одному из людей Рочестера «решетку», шифрованное письмо и указание на номер страницы, и…
Детали меня не интересовали, о чем я и сообщил Крозетти, добавив:
— Значит, мы по-прежнему не знаем местонахождение пьесы?
— Нет. Он пишет, что получил указания, где она будет в безопасности, но что это означает, непонятно. По-видимому, требуется также дальномер, изобретенный им.
— Ну ладно. Я поищу на Портобелло-роуд.[93] Так что? Опять тупик?
— Похоже на то, босс. Если только кто-то уже не завладел сокровищем Брейсгедла. С другой стороны, для шекспироведения эти шифрованные письма — величайшая находка всех времен. Библиотека Фолджера отвалит за них кругленькую сумму.
— Да. И что вы теперь собираетесь делать?
— Вернуться в Нью-Йорк. Шифрованные письма принадлежат Кэролайн, и она хочет продать их. Амалия говорит, вы знакомы с крупным шекспироведом…
— Микки Хаас… о нем речь?
— Ну, может, попросите его организовать продажу… в обмен на право «первого взгляда» и все такое прочее?
— С удовольствием. Если хотите вернуться вместе со мной, мы улетаем в четверг, послезавтра, из Биггин-Хилла. И вот что, Крозетти… Простите за то, что я наговорил об Амалии. Можете спокойно оставаться у нее. В последнее время я немного не в себе.
Почему я сразу не рассказал ему о том, что история с рукописью — мошенничество? Не могу вспомнить. Должно быть, я опасался ускорить развязку и тем самым потерять всякие шансы снова увидеть Миранду. Видимо, я был не немного, а изрядно не в себе.
Я пошел на встречу, пообедал и пофлиртовал с очаровательной мисс Как-Ее-Там, потом усадил ее в такси, ограничившись простым рукопожатием, целую и невредимую. На следующий день за завтраком в «Дорчестере» я встретился с Полом и отдал ему распечатку писем, присланных Крозетти. Я пил кофе, он читал. Когда он закончил, я спросил, что он думает по этому поводу.
— Замечательно! — ответил он. — Я почти жалею, что бумаги поддельные.
Потом мы поговорили о Микки, о покойном Булстроуде и жизни ученых, а также о Марии, королеве Шотландской, и о том, почему никто до сих пор не знает, что, собственно, она сделала. Замышляла ли она, в самом деле, убить своего мужа лорда Дарнли? Какая страсть заставила ее выйти замуж за такого маньяка, как Ботвелл? Писала ли она изобличающие ее письма, из коих явствовало, что она замышляет убить Елизавету? Почему она никогда, в течение всей своей жизни, не переставала сомневаться?
Я сказал, что не знаю — для меня все это исключительно на уровне «Театра шедевров».[94] Однако судьба нации довольно часто зависит от человека, жаждущего заполучить кусок дерьма, чего он и сам понять не в состоянии.
— Да, но что
— Ну, этого мы никогда не узнаем, не так ли? Кстати, о заговорщиках. О русских что-нибудь слышно?
— Ни звука… Просто не верится, что тебе неинтересно. Ведь предполагается, что в нашей семье именно ты — романтик.
— Я? Абсолютно прозаический тип, юрист по интеллектуальной собственности. А ты — герой войны. И священник.
— Самая неромантическая профессия.
— Не скажи! Нет ничего более романтического, чем священник. Недоступность —
— Или выглядим не слишком нелепо, — усмехнулся Пол. — Хотя, насколько я помню, это
— Нет, ты определенно хочешь свести меня с ума! Я никогда не рядился в…
— Было-было. Вы с Мириам все время рылись в ее комоде. Если не веришь, спроси у нее. Кстати, она посылает тебе горячий привет.
— Где она?
— В дороге. Звонила вчера вечером. Спрашивала, как у нас дела, но не хотела показаться назойливой. Ну, ты знаешь, как она пытается выпытать что-то исподтишка, вместо того чтобы спросить прямо.
— Да. А вот получить от нее конкретный ответ не легче, чем выцарапать мясо из краба. Надо полагать, «в дороге» означает в Европе?
— Так мне кажется, — ответил Пол. — У меня создалось впечатление, что она едет повидаться с папой.
— А ты? Не хочешь присоединиться к ним?
— Может быть, раз я уже здесь.
И снова на его губах заиграла эта безумно раздражающая меня улыбка.
— Всепрощение?
— Такая уж у меня работа.
— А он хоть извинялся за то, что сделал?
