чувствующей женщиной, снимавшей документальные фильмы, и они обменялись номерами телефонов. Впервые за долгое время Крозетти вновь почувствовал себя человеком. Прошло почти два месяца с тех пор, как история с Ролли началась и закончилась, оставив после себя нечто вроде эмоционального пепла.

Это не любовь, думал он сейчас. Химическое притяжение, безусловно; но, как справедливо заметила его мать, чтобы химия трансформировалась в связь, требуется взаимность и хоть какие-то обязательства, чего в случае с Ролли определенно не было. Она просто исчезла, да еще если вспомнить ее дурацкое письмо, ох. Это сильно задевало Крозетти, причем не столько задевало его собственное достоинство, сколько оскорбляло его представления об эстетике. Все неправильно, он никогда не написал бы ничего подобного в сценарии. Его представления о жизни были неразрывны с кино, и он считал, что раз что-то не должно быть в сценарии, то его не должно быть и в реальности.

Вернувшись домой, он обнаружил, что Мэри Пег в гостиной пьет водку с каким-то незнакомым человеком. Крозетти стоял в дверном проеме и смотрел на мать, которая холодно (с чрезмерной, подозрительной холодностью, подумал Крозетти) представила этого человека: Радислав Клим. Тот встал и оказался очень высоким, дюймов на шесть выше Крозетти. Слегка поклонившись, Клим протянул ему руку. У него было умное «орлиное» лицо — лицо иностранца, хотя Крозетти затруднился бы объяснить, почему так казалось. Сквозь круглые очки в проволочной оправе смотрели блекло-голубые глаза, над высоким лбом стояла торчком копна жестких серебряных волос, похожая на гребень шлема римского центуриона. Он выглядел ровесником Мэри Пег или чуть старше, без галстука, в темной рубашке и мешковатом костюме цвета ржавчины, дешевом и дурно сидящем на долговязой худощавой фигуре. Тем не менее в его облике проглядывало что-то военное, будто он лишь на время снял ладную форму, сшитую на заказ.

Крозетти сел в кресло, мать налила ему ледяной водки, и он почувствовал, что это как раз то, что требуется. Сделав глоток, он с вызовом посмотрел на Мэри Пег. Та вежливо сказала:

— Мистер Клим — друг Фанни. Я попросила его прийти и взглянуть на твой шифр. Поскольку ты задержался.

— А-а… — протянул сын.

— Да, — сказал Клим. — Я посмотрел, даже изучил его, в некоторой степени. Вы правильно поняли: это полиалфавитный подстановочный шифр. Верно и то, что здесь не просто Виженер.

Он говорил с легким акцентом, напомнившим Фанни; манера держаться вежливая, свойственная ученым. От этого охватившее Крозетти негодование немного ослабело.

— Так что же это? — резко спросил он.

— Думаю, это бегущий ключ, — ответил Клим. — Из какой-то книги. Представляете, что это такое? Ключ, по протяженности сравнимый с самим текстом, поэтому метод Казиски-Керкхоффа бесполезен.

— Что-то вроде книжного кода?

— Нет, другое. Книжный код — это все-таки настоящий код. Скажем, мы видим в зашифрованном тексте четырнадцать, семь и шесть. Значит, нужно взять «Мировой альманах» или что-то еще и найти на странице четырнадцать шестое слово в седьмой строке. Или можно задействовать буквы, если угодно: четвертая буква, десятая буква. Для бегущего ключа тоже требуется книга — ее текст применяется в качестве непрерывного ключа. Такой способ, однако, не абсолютно надежен, вопреки мнению многих.

— Почему? Это похоже на разовый пароль.

Клим покачал головой.

— Нет. Разовый пароль имеет очень высокую энтропию,[48] поскольку буквы выбираются наугад. То есть, имея одну букву вашего ключа, вы даже предположить не можете, какими будут остальные двадцать шесть. А если в бегущем ключе, основанном на каком-то английском тексте, вы видите букву Q, какой, по-вашему, окажется следующая?

— U.

— Правильно. Низкая энтропия, как я считаю. Взламывается подобного рода шифр так: мы сравниваем предполагаемый незашифрованный текст с зашифрованным до тех пор, пока не увидим что-то вразумительное.

— Что такое «предполагаемый незашифрованный текст»?

— О, это слова, которые всегда присутствуют в английском тексте. The, and, this[49] и так далее, и тому подобное. Мы изучаем зашифрованный текст и, например, выясняем, что the дает нам ing или shi, если пропустить это сочетание букв через таблицу; а потом используем эти маленькие открытия, чтобы обнаружить другие слова ключа. И в конце концов понимаем, с каким ключом имеем дело — то есть из какой книги он взят. Так можно взломать шифр. Это не очень сложно, но требуется компьютер или большой отряд чрезвычайно сообразительных дам.

Он улыбнулся, обнажив мелкие прокуренные зубы, и сверкнул стеклами очков. У Крозетти возникло впечатление, что когда-то в подчинении Клима был подобный отряд.

— Мой сгодится? — спросил Крозетти. — Я имею в виду компьютер, а не отряд чрезвычайно сообразительных дам.

— Да, если включить его в единую сеть с другими. В мире есть множество людей, готовых взламывать шифры ради удовольствия, и они предоставят нам свои компьютеры в то время, когда им самим они не нужны — к примеру, поздно ночью. А поздняя ночь всегда где-нибудь да наступила. И еще. Нам повезло, что это шифр тысяча шестьсот десятого года.

— Почему?

— Потому что тогда существовало очень мало печатных текстов, которые можно взять в качестве бегущего ключа. Судя по тому, что ваша мать рассказала мне о характере этих людей, я бы с большой долей уверенности предположил, что речь идет об английской Библии. Итак, приступим?

— Прямо сейчас?

— Да. Есть возражения?

— Ну… ведь уже поздно, — сказал Крозетти.

— Не имеет значения. Я сплю очень мало.

— Я предложила Радиславу бывшую комнату Патти, — вмешалась в разговор Мэри Пег.

Крозетти допил водку, подавив содрогание, какое она обычно вызывала, и встал.

— Ну, ма, ты, по-моему, уже обо всем подумала. Что касается меня, я иду спать.

Утром Крозетти проснулся не от звона будильника, а от стука в дверь, а затем мать принялась яростно трясти его за плечи. Он удивленно воззрился на нее:

— Что случилось?

— Ты должен прочесть вот это.

Она сунула ему «Нью-Йорк тайме», открытую на странице, где писали о местных преступлениях, коррупции и знаменитостях.

Заголовок заставил его мгновенно проснуться. Он потер глаза, прочитал заметку, перечитал еще раз. Короткая заметка — полицейские, как обычно, держат рот на замке. Однако в тексте встретилось слово «пытка», и от этого живот у Крозетти свело.

— Звони Патти, — сказал он.

— Уже, — ответила Мэри Пег, — но у нее включен автоответчик. Я оставила сообщение. Она перезвонит. Что скажешь?

— Выглядит скверно. Он исчез сразу после того, как я продал ему рукопись, потом, по-видимому, пробыл пару месяцев в Англии, с Кэролайн или без нее. И едва вернулся сюда, как его замучили до смерти. Может, рукопись пьесы действительно существует? Он узнал, где она, а кто-то узнал о том, что он узнал, и пытал его, добиваясь сведений.

— Альберт, ты рассказываешь какое-то кино. В реальной жизни такие вещи с английскими профессорами не происходят.

— Тогда почему его пытали и убили? Не ради же пароля для доступа к банкомату.