мужчиной и женщиной, соединенных ложью. А теперь он невинно толкался в ее животе, пребывая в счастливом неведении. Он не знал, что его покинул отец и что его мать осталась совершенно одна и боится.
Да, Ивлин боялась рожать. Но ужас, который терзал ее сейчас, был гораздо сильнее прежних страхов. Она допускала мысль, что может умереть при родах, но если это случится в ее нынешнем положении, когда она осталась в этой заброшенной хижине одна, то кто же позаботится о ее ребенке? Кто будет заботиться о нем, кормить его и любить так, как ее когда-то любил отец? Теперь у нее не было никого. Если умрет она, значит, умрет и ребенок.
Ивлин изо всех сил пыталась гнать от себя мысли об умершем ребенке Коналла. Сейчас она не могла позволить себе думать об этом, как, впрочем, и о самом Коналле тоже. Только не сейчас, когда жизнь ее ребенка зависит от того, удастся ли ей найти правильное решение.
В этот момент Ивлин обратила внимание на то, что на ней все еще надета старая накидка Минервы Бьюкенен. И тут же пришло решение – она поняла, как ей надо поступать. Казалось, будто умершая колдунья сама шепнула ей на ухо, куда лежит ее путь.
Ивлин осторожно встала с кровати, придерживая живот рукой, будто желая успокоить себя тем, что ребенок на месте и никуда не денется. Затем она подошла к масляной лампе и зажгла ее. Это ей удалось не сразу, а только с третьей попытки – так сильно у нее дрожали пальцы. Когда тонкий язычок пламени наконец залил золотистым сиянием стены хижины, Ивлин направилась к полке. Она хотела высыпать из мешка остатки овса для Бонни. Завтра им нужно будет покинуть жилище, и чем меньше вещей она возьмет с собой, тем легче им будет передвигаться.
Что-то маленькое серое вдруг упало с мешка, напугав Ивлин.
– Усатик? – шепнула она и тихо засмеялась. Ивлин положила руку на полку ладонью вверх, и маленькая мышка без колебаний на нее прыгнула. – Как же ты…
Но не успела она закончить, как что-то стукнуло в дверь, и Элинор в бешенстве кинулась вперед.
Ивлин с мышкой в руке тоже подбежала к двери. Она оттолкнула волчицу бедром и на ширину ладони приоткрыла дверь. И тут же сквозь образовавшуюся узкую щель с карканьем протиснулся Себастьян. Он сразу расправил крылья и спланировал на ограждение загона, подальше от смертоносных зубов Элинор, которая попыталась игриво прихватить его. Ивлин закрыла дверь, не зная, как реагировать на его появление. Странные и ужасные события этого вечера совершенно выбили ее из колеи. И она уже совсем отстраненно наблюдала за тем, что происходило внутри ее жилища.
Элинор прыгала и скулила, пытаясь добраться до Себастьяна, который был явно рад возвращению домой. Бонни безнадежно запуталась в веревке, намотала ее на грабли и в результате была вынуждена лечь прямо на них. Роберт сидел в своей клетке, переделанной из бывшей ловушки, и с удовольствием поедал траву, которую принесла ему Ивлин. Усатик уютно устроился в руке и легко покусывал своими маленькими зубками кожу ее ладони.
В животе опять толкнулся ребенок.
– Я не одинока, – вслух сказала Ивлин. И как только она это поняла, ей сразу стало легче, у нее появилась надежда. Она внимательно посмотрела на каждого обитателя хижины. – Вы все моя семья. Да, когда-то я спасла вас. А теперь вы спасете меня и моего ребенка.
– Дет-каа! – каркнул Себастьян.
Ивлин еще раз окинула взглядом хижину, увидела черепки от разбитого горшка, перевернутый табурет. Затем обратила внимание на драгоценный запас еды, который принадлежал Маккерику. И попробовала прикинуть, сколько еды им понадобится и сколько они смогут унести.
«Два дня пути, – говорил Маккерик. – Идти по долине на запад до самого Лох- Ломонда».
Ивлин вспомнила, что во время рокового путешествия с Минервой Бьюкенен она видела озеро. Собирая черепки и укладывая еду в заплечный мешок Маккерика, Ивлин размышляла о том, что, наверное, все-таки надо найти его. Ведь цена вопроса – жизнь ее ребенка.
Было совсем темно, когда Коналл, еле дыша, добежал до города Маккериков. Он позволил себе остановиться, только когда оказался на краю леса, на расстоянии не более ста ярдов от главной улицы. Коналл согнулся, уперевшись руками в колени, и попытался перевести дух. Воздух жег ему горло, легкие мучительно болели.
Он весь дрожал, выступивший пот промочил насквозь всю одежду. Глаза резало, в ушах звенело, а сердце кричало, как раненый зверь. Немного отдышавшись, он выпрямился, хотя дрожь все никак не проходила.
Было уже довольно поздно, но сквозь туман до него доносилась едва слышная музыка. В одном из домов кто-то играл на флейте медленную, мелодию, похожую на колыбельную. Даже в ночи было видно, как изменился город. Широкие улицы недавно подметали; корзины, ловушки для зверей и всякие тюки были аккуратно сложены посреди дворов, где цвели примулы и простые полевые цветы. Дружные струйки дыма от горящего торфа поднимались из печных труб и соединялись в плотном воздухе, образуя теплое облако над городом Маккериков. Сам воздух был напоен сладким, терпким ароматом. Открывшаяся картина свидетельствовала о мире и спокойствии.
Коналл думал, что этот «благополучный фасад» пробудит в нем ярость, напомнит об обмане. Но сейчас его совсем не волновала жизнь города, да простит его Господь. Он с этим покончил.
Только Ив сейчас имела для него значение. Она и ребенок.
С огромным трудом переставляя ноги, он побрел по тихой, темной дороге к своему дому. Полоса желтого света выбивалась из-под двери, заливая радостным сиянием темный порог. В этот момент Коналл впервые засомневался в правильности своего решения. Когда он расскажет им всю правду, назад уже пути не будет. Он перечеркнет желание отца, сотрет в пыль собственную гордость. Все годы борьбы и терпения обратятся в ничто.
Коналл с трудом перевел дух и толкнул дверь. Мать сидела рядом с Дунканом возле очага с горящим торфом, компанию им составляла пухлая, рыжеволосая девушка по имени Бетси. Если бы Коналл не был в таком смятенном состоянии духа, то он бы обязательно обратил внимание на руку Бетси, лежащую на колене его брата, на улыбающееся лицо Дункана или на то, как тесно соприкасались их плечи. Но он смотрел на милую сцену без малейшего удовольствия, а когда дверь заскрипела и Дункан повернулся к Коналлу, улыбка на его лице тоже погасла.
– О Боже, – со вздохом изрек он.
Лана тоже повернулась в сторону гостя. Но ее приветствие в отличие от Дункана было не таким меланхоличным. Мать Коналла тут же поднялась, и на ее губах появилась удивленная и в то же время испуганная улыбка.
– Коналл! – ахнув, воскликнула Лана и направилась вперед, чтобы обнять сына. Потом она слегка отстранилась и осмотрела Коналла с ног до головы. – Господи, ты же весь вымок! Иди погрейся у огня, а то еще простудишься. – Она оттолкнула его от двери, но прежде чем закрыть ее, выглянула на улицу и долго там что-то высматривала. – А где же этот чудесный сюрприз, о котором говорил нам Дункан? Клянусь, я…
Коналл позволил матери отвести его к огню и усадить на пустующий табурет. Она болтала не переставая, но Коналл почти не слушал ее, сейчас ему было необходимо поговорить с Дунканом. И через мгновение тот понял, что от него требуется.
Дункан встал и помог подняться красивой пышной девушке, сидевшей рядом с ними.
– Извини, Бетси, но мне надо поговорить с братом. Мы очень давно не виделись.
– Конечно, Дунк. – Девушка тепло улыбнулась, а потом, покраснев, глянула на Коналла: – Добрый вечер, Маккерик. Мы рады, что вы наконец вернулись домой.
Но Коналл не среагировал на ее приветствие, сидел неподвижно уставившись на огонь в очаге. Он считал, что не заслуживает этих слов.
Лана вскочила с кружкой в руке.
– Но тебе совсем не обязательно уходить, Бетси. Мы же можем…
– Мама, – многозначительным тоном обратился к ней Дункан. – Нам с Коналлом нужно поговорить о делах клана. Ведь так, брат?
Коналл только слегка кивнул в ответ.
– Прямо сейчас? – Лана нахмурились. – Но он только что вошел в дом и…
– Спокойной ночи, Бетси, – ласково сказал Дункан и проводил девушку до двери. А на пороге заботливо добавил: – Торопись, милая, на улице очень сыро.
Коналл услышал тихий звук поцелуя в щеку, после чего дверь закрылась.
Лана вновь мягко улыбнулась и подошла к Коналлу, протягивая ему кружку, доверху наполненную медом.
– А теперь, – начала она, садясь на стул, – расскажи мне, что ты делал всю эту длинную зиму, Коналл Маккерик, потому что Дункан молчит как в рот воды набрал.
– Иди ложись спать, мама, – ласково предложил ей Дункан, помогая встать на ноги. – Я думаю, Коналл утром все тебе расскажет.
– Нет, не пойду, – сказала Лана и, нахмурившись, высвободила локоть. – Неужто у меня нет права поговорить с собственным сыном?
Дункан ничего не ответил, а только вместе с Ланой вопросительно взглянул на Коналла.
– Можешь остаться с нами, мама, – сказал Коналл. – Какая разница, когда ты узнаешь правду, сейчас или утром. Мне все равно надо будет обо всем вам рассказать.
– Ты уверен, Коналл? – с тревогой спросил Дункан, когда Лана уселась обратно с удовлетворенным выражением лица. Коналл утвердительно кивнул, и тогда Дункан, глубоко вздохнув, тоже сел на стул. – Все плохо, да?
– Да просто ужасно, – ответил Коналл. Испуганный взгляд Ланы заметался между сыновьями.
– Что случилось? Уже хватит секретов. Говорите все как есть.
– Лучше расскажи с самого начала, а то ведь мама ничего не знает, – посоветовал Дункан.
– Да. – Коналл сглотнул, стараясь совладать с паническим страхом, который мешал ему собраться с мыслями. – Я
