соусницах и прочем гжельском фарфоре… Что с того, что вероятность исчезающе мала? Ни за что не поверю, что за многие столетия игры в «орел-решку» подброшенная монетка ни разу не встала на ребро… Забавно, что огромном ворохе столь же маловероятных гипотез, по ступивших от Нетленных Мощей, инопланетной гипотезы все-таки не было. Постеснялся, наверное.

Что вообще происходит в бардачном нашем мире? Хм, из глобальных тенденций, пожалуй, можно на звать лишь две: перенаселение и научно-техническая депрессия, а об остальных, как водится, можно буде судить только энное число лет спустя – тенденции ли они вообще или стохастические аномалии?

Обе тенденции не вчера возникли, и вообще не понятно, как они могут стронуть первый камень лавине необъяснимых самоубийств. Ну, допустим перенаселение… горы сотрутся, прежде чем удастся уговорить нищих мусульман и католиков не плодить себе подобных в десятикратном объеме, это-то давно известно! Опять же, истощение ресурсов, истребление природной среды, прочие вопросы эмоций и философии… и к какому месту моих построений при кажете их присобачить? Вопервых, по-моему, сколь смех Демокрита гадок, столь же плач Гераклита тошнотворен, а во-вторых, мои эмоции никого не интересуют. Ни для кого не секрет, что человек делает с планетой примерно то же самое, что раковая опухоль с пораженным ею организмом, – ну и что с того? Меня-то это сейчас касается каким боком? Если бы плотность населения как-то влияла на динамику самоубийств, Китай наполовину обезлюдел бы еще в прошлом веке, а Голландия в позапрошлом.

Техническая депрессия – еще хуже того… Ту даже не знаешь, с какой стороны подступиться. Какая связь между суицидом и тем фактом, что психика человеческая, несмотря на поистине титанические усилия промышленности и рекламы, впервые дала сбой, оказалась не способна – временно, полагаю, – выдумывать человеку новые потребности, ограничившись свободным выбором среди тех, что уже выдуманы и реализованы? Пожалуй, по этому вопросу нет смысла заказывать социологические материалы, главное и так на виду: человек скучающий и человек жвачный, слитые в одном подвиде сапиенсов, попрыгунчики среди них еще не худший вариант… Что, скучно жить вдруг стало, айда гуртом топиться? Мне почему-то жить не скучно…

Я залпом допил остывший кофе, отдернул руку, потянувшуюся к мочке уха – щипать, и несколько минут предавался бесполезному самоуничижению. Глуп я, по всей очевидности, вот что. И построения мои смехотворны – детский сад, штаны на лямках… И это печально. Тот факт, что Лебедянский и Воронин умнее меня, я еще могу как-то пережить, привык со Школы еще, – но ведь до сих пор я и себя числил в сравнительно умных, пусть не в гениях, но не в дураках же! Или у функционера все мозги автоматически оттекают к заднице? Вот еще что любопытно: появится ли усилиями фармакологов в туманном будущем хоть какое-нибудь лекарство против глупости человеческой? Разумеется, кроме радикальных средств вроде мышьяка.

И все же проблема эта социологическая, хоть тресни. Сволочь Нетленные Мощи, подсунул свое дерьмо… И что теперь прикажете – набить ему морду? Испросить у Кардинала позволения вызвать Домоседова на дуэль на скальпелях?

Филин мне нужен, вот кто. Филин. Вернее, не сам покойник – плевать мне на него, – а его пропавшие наработки. Он-то раскусил фактор Т – нюхом чую, позвоночным столбом ощущаю! – а найдя, вычислив его, пытался решить задачу противодействия. Не успел…

Попробуйте разубедить меня в том, что против фактора Т непременно отыщется тот или иной метод лечения либо профилактики, – а я посмотрю, как у вас это получится. Иначе просто не может быть. По стенкам, по потолкам бегал бы я сейчас от головной боли, если бы решения задачи – медицинского, административного, да какого угодно, хоть шаманскго! – не существовало в принципе. Филин… Нет, даже не он, а Штейн, чьи яйцеголовые эксперты копаются сейчас в компьютерном хардвере Филина оттягали себе экранированный зал на минус пятом этаже, свезли туда террикон аппаратуры и все мало. Самый для меня главный человек – Штейн

Оторвавшись от текста, я еще раз позвонил Гузю. У него как раз закончилось совещание по поводу вакцины против миковируса, поэтому он был относительно свободен, полон желания загрузить меня под завязку, и в конце концов я, поняв, что не избежать мне испить сию чашу, битых два часа мотался с ним по Конторе, щедро раздавал фитили и пряники и в обще делал то, что мне надлежало делать. На двери группы перспективных исследований сегодня красовалась бумажка с новым шедевром: «Если Вселенная управляется простыми универсальными законами, разве чистое мышление оказалось бы неспособно открыть эту совокупность законов? М. Шварцшильд».

Я аж зубами заскрипел. Чистое мышление! Драть вас!.. Остроумцы!

Когда же я, запаренный, решительный и полный боевой злости, вернулся к себе, Фаечки не было на месте, а в моем рабочем кабинете сидел Кардинал

– Здравствуйте, Павел Фомич, – сказал я и сглотнул. Встреча с Кардиналом, да еще в моей Конторе, подействовала на меня угнетающе. Я думал, что в запасе у меня еще несколько дней.

Он улыбался.

– Здравствуй, Миша, здравствуй. Да ты не стой, ты проходи, садись вон туда, мальчик ты мой хороший, ты уж меня извини – я твое кресло занял, покойно мне в нем… Не возражаешь, что я на «ты»?

– Какие могут быть возражения? – сказал я с искренней горячностью. – Побойтесь бога, Павел Фомич!

Он почти весело помотал головой.

– Ну-ну, не пеняй на старика, Мишенька. Рад я тебя видеть, честное слово, рад. Все спецсвязь да «шухерная» линия – я уж и забыл, когда мы с тобой в последний раз сидели вот так… А бога никакого нет, уж ты мне поверь. Ужасно жаль, правда. Не вздумай дожить до моих лет, Миша, вот что я тебе скажу. Меня, если ты помнишь, дважды из клинической вытягивали, и тот туннель я видел, вот как тебя вижу, ан нет на том конце ничего. Чернота… Я не бога боюсь, а… – Он не договорил, запнувшись на полуслове, и его улыбка вдруг сделалась какой-то искусственной, как будто повисла в воздухе отдельно от лица. – Порадуешь ли меня чем-нибудь, Мишенька?

Я кратко изложил ход дела на довольно сухом канцелярите.

– Одним словом, мрут? – спросил он. Я кивнул. Я не мог говорить. Улыбка Кардинала исчезла – теперь он смотрел на меня с любопытством.

– И что ты обо всем этом думаешь, Мишенька?

Я решился.

– Возьмите у меня это дело, Павел Фомич. Очень прошу.

– Ну? Отчего же?

– Не потяну. Не мой профиль. Ну при чем тут санитария, в самом деле! Домоседов… – Я замялся.

– Ну-ну? Что Домоседов? Ты говори, я слушаю. Обвел меня и тебя, так?

– Так, – сказал я, чувствуя себя идиотом.

– Люблю, когда ты валяешь дурочку, – благодушно сказал Кардинал, – ох люблю… Ты же не полный олух, Мишенька, так какого же рожна тебе надо? Уж два и два ты всегда сложить умел, а значит, задавал себе вопрос: почему при всех усилиях Домоседова выдать суицид за разгул криминала МВД и нацбез еще не воют дурным воем? Кряхтят, а терпят – ведь с недавних пор журналистская братия начала гвоздить довольно крепко… И тогда ты вспомнил, что есть такой никчемный старик Павел Фомич, по прозвищу Кардинал, и что кардинальные решения по его части… – Он сладко улыбнулся своей шутке. – Ты все прекрасно понял, Мишенька: ну да, Нетленный спихнул тебе это дельце с моего согласия и даже, скажу больше, по моему прямому приказу. Уж прости, мне не хотелось напрямую тобой командовать а вот посмотреть, как ты себя поведешь, напротив, было интересно… Домоседов не годится: запаниковал, да и вообще пора его менять, только стреляться я ему не дам, пусть уж дотянет свой срок, он заслужил. Видел бы ты, какую он у меня сцену разыграл – куда там Сальвини! Чуть в ногах не валялся… Что, перед тобой тоже? Это он зря: он ведь талантливее тебя, Миша, уж прости старика за прямоту. Не правда, зачем ему гробиться на этом деле?

– А мне? – спросил я.

Кардинал хитренько улыбнулся. Эту свою улыбочку он демонстрировал только своим: ну просто очень старый добрый дедушка. Помню, какой-то любитель астрономии еще в Школе сравнивал его со