– Конечно, не знали! Мы, правда, едва успели добраться до дому до вашего возвращения. Паппи все еще храпел, а я боялся, что вы придете проверять, как я сплю, и увидите, что я весь в пыли и в поту.
– Мы тогда так устали!
– Вот это-то и хорошо! Я проспал всего пару часов, а потом Паппи поднял меня, чтобы идти в поле. Никогда в жизни я так не хотел спать!
– Люк, мне все же не верится, что ты проделал все это! - Ей явно хотелось отругать меня, но она была слишком захвачена моей историей.
– Но это ж было здорово!
– Тебе не следовало этого делать!
– Меня Тэлли заставила.
– Не вали все на Тэлли.
– Без нее я бы никогда не решился.
– Все же не верю, что вы двое проделали такое! - повторила она, но я мог быть совершенно уверен, что история произвела на нее определенное впечатление. Она улыбнулась и покачала головой в некотором изумлении. - И как часто вы вдвоем отправлялись бродить ночью?
– Думаю, это был единственный раз.
– Тэлли ведь тебе нравилась, не так ли?
– Да, мэм. Мы с ней подружились.
– Надеюсь, она теперь счастлива.
– Я тоже надеюсь.
Мне ее здорово не хватало, но я никак не мог в этом себе признаться.
– Мам, как ты думаешь, мы можем встретить Тэлли, когда поедем на Север?
Она улыбнулась и сказала:
– Нет, не думаю. В этих городах там, на Севере - в Сент-Луисе, Чикаго, Кливленде, Цинциннати, - живут миллионы людей. Нам с ней никогда не встретиться.
А я подумал о «Кардиналз», о «Кабз» и «Релиз». Подумал о Стэне Мьюзиэле, вспомнил, как он обегает все базы перед глазами тридцати тысяч фэнов, собравшихся на стадионе «Спортсменз-парк». Раз все эти команды с Севера, туда мне и надо ехать, в любом случае. Так почему бы не уехать отсюда на несколько лет раньше?
– Наверное, я поеду с вами, - сказал я.
– Вот увидишь, это будет очень здорово, Люк!
Когда Паппи и отец вернулись из города, они выглядели так, словно их выдрали кнутом. Да почти так оно и было - рабочая сила вся разъехалась, хлопок весь вымок. Даже если снова выглянет солнце и вода спадет, у них не хватит рабочих рук, чтобы все убрать с полей. К тому же нет никакой уверенности в том, что хлопок успеет просохнуть. А пока что солнца видно не было, а вода продолжала подниматься.
Когда Паппи ушел в дом, отец выгрузил два галлона краски и отнес их на переднюю веранду. Все это он проделал, не произнеся ни слова, хотя я следил за каждым его движением. Когда он с этим покончил, то пошел в амбар.
Двух галлонов не хватит, чтобы покрасить весь фасад дома. Меня это раздражало, но потом я понял, почему отец не купил больше. У него просто не было больше денег. Они с Паппи расплатились с мексиканцами, и у них ничего не осталось.
Мне внезапно стало совсем гнусно, потому что я все красил и красил, хотя Трот давно уехал. Я продолжал начатую им работу и тем самым заставлял отца расходовать те небольшие средства, что у него еще оставались.
Я уставился на две банки, стоявшие рядышком, и у меня потекли из глаз слезы. До этого момента я не понимал еще, что мы почти разорены.
Отец вкалывал в поле шесть месяцев кряду, а теперь ничего не получил взамен. А когда начались дожди, мне почему-то взбрело в голову, что дом надо докрасить.
Намерения-то у меня были самые добрые, думал я. Так почему мне сейчас так мерзко?
Я взял кисть, открыл банку с краской и приступил к последнему этапу своей работы. И пока правой рукой я наносил короткие мазки по стене, левой я вытирал себе слезы.
Глава 34
Первые же морозы прибьют то, что еще оставалось у нас в огороде. Обычно они ударяли в середине октября, хотя фермерский ежегодник, который отец штудировал столь же усердно, как читал Библию, уже дважды ошибся в своих прогнозах. Несмотря на это, отец каждое утро сверялся с этим ежегодником, когда пил свою первую чашку кофе. Альманах давал ему бесконечные поводы для беспокойства.
Поскольку мы не могли собирать хлопок, все наше внимание переключилось на огород. Мы все пятеро шли туда сразу после завтрака. Мама каждый день уверяла, что мороз ударит нынче же ночью, а если нет, то непременно на следующую ночь. И так без конца.
Я целый час занимался тем, что обрывал стручки гороха с уже провисших плетей. Паппи, который ненавидел работу в огороде еще больше, чем я, работал рядом, собирая бобы, причем прилагал к этому значительные усилия, заслуживающие всяческих похвал. Бабка помогала маме собирать последние помидоры. Отец таскал взад-вперед корзины - под наблюдением мамы. Когда он проходил мимо меня, я сообщил ему: «Лучше бы я пошел красить!»
– Спросись у мамы, - ответил он.
Я спросил, и она ответила, что я могу идти красить после того, как наберу еще одну корзину гороха. Урожай с огорода нынче убирали, как никогда прежде. К полудню там не осталось ни единого боба, ни единой горошины.
И я вскоре вернулся к своей малярной работе в полном одиночестве. За вполне понятным исключением управления дорожным грейдером, это была работа, которую я предпочел бы любым другим. Разница была в том, что я совсем не умел управлять грейдером, потребуется много лет, прежде чем я этому научусь. А вот красить я уже научился. Понаблюдав за мексиканцами, я усвоил еще несколько приемов и улучшил технику работы. Теперь я клал краску очень тонким слоем, стараясь как можно больше выкрасить оставшимися двумя галлонами.
К середине утра первая банка опустела. Мама и Бабка были сейчас в кухне, промывали и консервировали овощи.
Я не услышал, как сзади ко мне кто-то подошел. Но когда он кашлянул, чтобы привлечь мое внимание, я резко обернулся и уронил кисть.
Это был мистер Летчер, весь мокрый и грязный снизу до пояса. Он был босиком, рубашка порвана. От своего дома до нашего он, ясное дело, добирался пешком.
– Где мистер Чандлер? - спросил он.
Я не понял, какого именно Чандлера он имел в виду. Я поднял кисть и побежал к восточной стороне дома. И закричал, зовя отца, который тут же высунулся из зарослей гороха. Когда он увидел мистера Летчера рядом со мной, то тут же выпрямился. «Что случилось?» - спросил он, поспешно направляясь к нам.
Бабка услышала голоса и тут же появилась на передней веранде, а за ней следом и мама. Одного взгляда на мистера Летчера было достаточно, чтобы понять, что у них что-то
