Мексиканцы уже собрались возле грузовика и ждали Паппи. У каждого был небольшой мешок с их вещами, теми же самыми, с которыми они приехали к нам шесть недель назад. Я пожал руку каждому из них и попрощался. Как всегда, я с нетерпением ждал очередной поездки город, даже несмотря на то что нынешняя не относилась к приятным.

– Люк, пойди помоги маме в огороде, - велел отец, когда мексиканцы начали грузиться. Паппи уже заводил мотор.

– Я думал, я тоже в город поеду, - сказал я.

– Не заставляй меня повторять, - строго сказал отец.

Я посмотрел, как они отъезжают, - все девять мексиканцев грустно махали нам, в последний раз оглядывая наш дом и всю ферму. По словам отца, они теперь направлялись на большую ферму к северу от Блайтвилла, в двух часах езды от нас, где поработают еще три-четыре недели - если позволит погода, - а уж потом поедут назад в Мексику. Мама осведомилась, как их будут отправлять домой - опять в прицепе для скота или все-таки автобусом, - но не очень настаивала на точном ответе. Это было вне нашей власти, а кроме того, подобные детали казались гораздо менее важными перед лицом наводнения, заливавшего наши поля.

А вот вопрос запасов провизии был важным: надо было обеспечить себя едой на всю зиму, долгую зиму, что последует за плохим урожаем, когда все, что мы будем есть, будет с нашего огорода. В этом не было ничего необычного, если не считать того, что у нас не будет и лишнего дайма, чтобы купить хоть что-то помимо муки, сахара и кофе. Хороший урожай означал, что у нас останется немного денег, припрятанных под матрасом, несколько банкнот, свернутых рулончиком и засунутых подальше, на которые иногда можно купить что-нибудь роскошное вроде кока-колы, мороженого, соленых крекеров и белого хлеба. Плохой же урожай означал, что если мы чего-то не вырастим сами, то и не будем иметь этого на столе.

По осени мы собирали салатную горчицу, репу и горох, поздно созревающие овощи, которые обычно сажали в мае и июне. Снимали и немного последних помидоров, но очень мало.

Огород менялся с наступлением каждого нового времени года, кроме зимы, когда все отдыхало, набираясь сил перед следующей весной.

Бабка была в кухне, варила красные бобы и консервировала их со всей доступной ей быстротой. Мама была в огороде и дожидалась меня.

– Я в город хотел поехать, - сказал я.

– Извини, Люк. Нам надо поспешить. Если будут еще дожди, овощи начнут гнить. А если вода дойдет до огорода?

– А они купят еще краски?

– Не знаю.

– Я хотел поехать и купить еще краски.

– Может, завтра съездишь. А сейчас надо собрать всю репу.

Юбку она подняла до колен и подоткнула подол.

Она была босиком, ноги по щиколотку в грязи. Я никогда не видел маму такой грязной. Я присел и навалился на репу. И через несколько минут тоже был перемазан с ног до головы.

Два часа я выдергивал и собирал овощи. Потом вымыл их в бадье на задней веранде, и Бабка унесла их на кухню, где стала их отваривать и укладывать в квартовые банки.

На ферме было тихо - ни грома, ни ветра, ни Спруилов на переднем дворе, ни мексиканцев возле амбара. Мы снова были одни, только мы, Чандлеры, остались сражаться с силами природы и напором воды. Я неустанно повторял себе, что когда Рики вернется домой, жить сразу станет лучше, потому что мне будет с кем играть и разговаривать.

Мама принесла на веранду еще одну корзину зелени. Она устала и сильно вспотела. Взяв тряпку и ведро с водой, она стала отмываться от грязи. Она не выносила грязи и всячески старалась передать это отвращение мне.

– Пойдем-ка в амбар, - сказала она. Я уже шесть недель не был на сеновале - с тех пор, как там поселились мексиканцы.

– Пойдем, - ответил я, и мы направились туда.

Мы поговорили с Изабель, нашей дойной коровой, потом взобрались по лестнице на сеновал. Мама здорово потрудилась, готовя для мексиканцев удобное и чистое место для житья. Она всю зиму собирала старые одеяла и подушки, чтобы им было на чем спать и чем укрываться. Забрала и старый вентилятор, который годами служил нам на передней веранде, и установила его на сеновале. Она даже убедила отца протянуть от дома к амбару электричество.

– Они же люди, что бы некоторые тут о них ни думали! - услышал я как-то ее слова.

На сеновале было все чисто и аккуратно убрано, как в тот день, когда мексиканцы к нам приехали. Подушки и одеяла были сложены возле вентилятора. Пол подметен. Никакого мусора не видно. Мама могла гордиться нашими мексиканцами. Она с ними обращалась уважительно, и они отплатили тем же.

Мы настежь распахнули дверь сеновала, ту самую, куда высунулся Луис, когда Хэнк начал обстреливать сеновал камнями и комками глины, и уселись на краю, свесив ноги вниз. Тридцать футов над землей - отсюда открывался прекрасный вид на любой уголок нашей фермы. Линия деревьев далеко на западе обозначала Сент-Франсис-Ривер, а прямо перед нами, за нашим задним полем, стояла вода из разлившейся Сайлерз-Крик.