Вымокший под дождем хлопок нельзя подавать в хлопкоочистительную машину - это всякий фермер знает по собственному опыту.
Я старался действовать как можно быстрее, работая обеими руками и быстро запихивая собранный хлопок в мешок. Приходилось, однако, и соблюдать осторожность - либо Паппи, либо отец, а может быть, они оба, непременно проинспектируют в какой-то момент пройденный мной ряд. И если в коробочках будет оставаться слишком много волокна, мне сделают выговор. А наказание мне будет определено в зависимости от того, насколько далеко от нас в данный момент находится мама.
И я как можно более проворно сновал руками в переплетении стеблей, хватая белые шары хлопка и избегая, насколько можно, колючек, очень острых, способных до крови разодрать кожу. Я приседал и наклонялся, потихоньку продвигаясь вперед, но все равно отставая от Паппи и отца.
Хлопок у нас был посажен очень плотно, так что стебли в каждом ряду здорово переплелись друг с другом. И все время били меня по лицу. После случая с тем огромным полозом я следил за каждым своим шагом, особенно в поле, потому что рядом с речкой водились водяные щитомордники. Я их видел во множестве со своего места на тракторе, когда мы пахали и сеяли.
Прошло совсем немного времени, а я уже остался в одиночестве, мальчишка, отставший от взрослых, у которых руки более быстрые, а спины более крепкие. Солнце уже превратилось в ярко-оранжевый шар и поднималось все выше, чтобы оттуда целый день иссушать землю. Когда отец и Паппи пропали из виду, я решил сделать первый перерыв. Ближе всех ко мне оказалась Тэлли. Она двигалась через пять рядов от меня и футов на пятьдесят впереди. Я различал только ее выгоревшую шапочку из джинсовой ткани над стеблями хлопка.
Я растянулся на своем мешке в тени, отбрасываемой кустами хлопчатника. Мешок после целого часа работы был удручающе пустоват. Несколько мягких выпуклостей, и ничего более. В прошлом году мой урок был - пятьдесят фунтов за день, и я опасался, что теперь его увеличат.
Лежа на спине, я смотрел сквозь стебли на удивительно чистое небо, надеясь увидеть хоть облачко, и мечтал о том, как заработаю много денег. Каждый год в августе мы получали по почте новый каталог фирмы «Сирс-Роубак», и это всегда был один из самых важных моментов, по крайней мере для меня. Он приходил в конверте из коричневой упаковочной бумаги, проделав путь от самого Чикаго, и Бабка требовала, чтобы он всегда хранился на том конце кухонного стола, где стоял радиоприемник и где лежала наша семейная Библия. Женщины изучали в нем платья и всякие кухонные принадлежности и прочие товары для дома. А мужчины внимательно просматривали страницы, отведенные всяким инструментам и запчастям. Я же застревал на самых важных разделах - игрушек и спорттоваров. И в уме тайно составлял списки подарков на Рождество. Записывать все, о чем я мечтал, я опасался. Ведь кто- то может этот мой список найти и еще подумает, что я очень жадный или вообще умом тронулся.
На 308-й странице последнего каталога «товары почтой» была совершенно невероятная реклама специальных курток для разогрева перед бейсбольным матчем. Куртки были с эмблемами почти всех профессиональных команд. А что делало эту рекламу такой привлекательной, так это то, что парень на цветном фото был одет в куртку с эмблемами «Кардиналз»! Ярко-красный цвет, цвет «Кардиналз», да еще какая-то сверкающая материя, белые пуговицы по всему переду! Кто-то очень умный в этой фирме «Сирс-Роубак» выбрал для рекламы именно цвета «Кардиналз».
Стоила она 7.50 плюс доставка. Там были и детские размеры, а это создавало еще одну трудность, потому что я продолжал расти, а в то же время хотел бы носить эту куртку всю жизнь.
Десять дней тяжелого труда, и у меня будет довольно денег, чтобы купить эту куртку. Я был убежден: ничего подобного до сей поры не видали в городе Блэк-Оук, штат Арканзас. Мама сказала, что это слишком броско - не знаю, что она имела в виду. А отец сказал, будто мне нужны новые сапоги. А Паппи считал это пустой тратой денег, но я был почти уверен, что ему эта куртка очень нравится, только он никогда об этом не проговорится.
При первом же намеке на похолодание я начну носить эту куртку в школу, каждый день, а по воскресеньям - в церковь. По субботам я буду ездить в ней в город - этакая ярко-красная молния посреди мрачно одетой массы людей, толпящейся на тротуаре. Я буду носить ее везде и повсюду, и мне будут завидовать все мальчишки в Блэк-Оуке, и многие взрослые тоже.
У них ведь нет никаких шансов когда-нибудь сыграть за «Кардиналз». А вот я, наоборот, стану знаменитостью Сент-Луиса. Важно было уже сейчас выглядеть как игрок любимой команды.
– Лукас! - раздался сердитый голос, словно прорвавшийся сквозь тишину над полем. Даже стебли хлопчатника поблизости заколыхались и зашуршали.
– Здесь, сэр! - ответил я, вскакивая на ноги и сразу низко пригибаясь и запуская руки в ближайший куст.
Отец уже возвышался прямо надо мной.
– Что это ты делаешь? - спросил он.
– Пописать захотелось, - ответил я, не прекращая собирать хлопок.
– Что-то долго ты писал, - сказал он, явно мне не поверив.
– Да, сэр. Это все кофе. - Я поднял на него глаза. Он уже все понял.
– Постарайся не очень отставать, - посоветовал он, повернулся и зашагал прочь.
– Есть, сэр, - сказал я ему в спину, понимая, что мне никогда с этим не справиться.
У взрослых мешки были по двенадцать футов длиной - в такой вмещается примерно шестьдесят фунтов хлопка. Так что к восьми тридцати или к девяти утра мужчины уже заполнили свои мешки и потащили их взвешивать. Паппи и отец возились с весами - те были подвешены к прицепу. Мешки поднимали и цепляли лямками на крюк с одной стороны - и стрелка тотчас прыгала вбок, как на огромных часах. И всем было видно, кто сколько собрал.
Паппи записывал результаты в небольшую тетрадку, висевшую возле весов. Потом мешок поднимали еще выше и высыпали его содержимое в кузов прицепа. Отдыхать времени не было. Хватаешь пустой мешок, как только его сбрасывают на землю, выбираешь себе новый ряд и исчезаешь еще на пару часов.
Я был где-то в середине бесконечного ряда стеблей хлопчатника, потея и жарясь на солнце, все время нагибаясь и разгибаясь и стараясь побыстрее двигать руками. Время от времени я бросал взгляд на Паппи и отца, следя за их продвижением в надежде улучить момент и еще раз передохнуть. Но возможность сбросить с плеч мешок так ни разу и не представилась. Вместо этого я продолжал тащиться вперед, усердно работая руками и дожидаясь, пока мешок станет наконец тяжелым, и впервые задумавшись о том, а так ли уж мне нужна эта куртка с эмблемами «Кардиналз».
Потом, после долгого пребывания в одиночестве, показавшегося мне вечностью, я вдруг услышал, как заработал движок «Джон Дира». Пришло время ленча. И хотя я не закончил даже свой первый ряд, мне было на это наплевать. Мы все собрались возле трактора, и я увидел Трота, свернувшегося клубочком в кузове прицепа. Миссис Спруил и Тэлли хлопотали возле него. Я вначале подумал, что он, может, умер, но тут он слегка пошевелился.
– Ему голову на солнце напекло, - шепнул мне отец, забирая у меня мешок и забрасывая его себе на плечо, словно он был пустой.
Я последовал за ним к весам, где Паппи быстро его взвесил. Столько трудов до боли в спине - и всего тридцать один фунт хлопка!
Когда мексиканцы и Спруилы взвесили свой сбор, мы все направились к дому. Ленч всегда устраивали точно в полдень. Мама и Бабка ушли с поля за час до нас, чтобы успеть его приготовить.
С моего высоко поднятого, как насест, места на тракторе я смотрел, как
