– Меня привлекают уголовные дела. А у “Крейвиц энд Бэйн” в этой сфере весьма прочная репутация.

– Сколько вы получили предложений? Уж простите любопытного старика.

– Не помню.

– И откуда?

– Главным образом они поступали из федерального округа Колумбия. Одно, правда, было из Денвера. Нью-йоркские фирмы меня не интересовали.

– Какой же оклад мы вам дали?

Адам нервно раздвинул колени. Неужели Гарнер, партнер, не знает, сколько фирма платит новичку?

– Что-то около шестидесяти тысяч. А ваш? Впервые за время беседы Гудмэн улыбнулся:

– Четыреста тысяч долларов в год. Такая сумма позволяет боссам непринужденно трепать языками о социальной защищенности бедных юристов. Четыреста тысяч, верите?

Слухи об этом до Адама доходили.

– Но вы не жалуетесь, а?

– Нет. Считаю себя счастливейшим представителем нашей профессии. Мне платят сумасшедшие деньги за работу, которая не приносит ничего, кроме удовольствия. Я не занимаюсь скрупулезными калькуляциями часов, за которые платит клиент. Мечта всякого юриста! Вот почему я до сих пор каждый день прихожу в офис. А ведь мне скоро семьдесят.

Сотрудники фирмы шепотом делились с новичками легендой: на заре юности Гудмэн не выдержал душевного напряжения и стал частенько заглядывать на донышко бутылки. Через год он напоминал выжатый лимон. Только когда, прихватив детей, от мужа-алкоголика ушла супруга, Гудмэн сумел каким-то образом убедить партнеров фирмы в том, что еще на что-то способен.

– Чем конкретно завалил вас коллега Эммит?

– В основном исследовательской работой. Сейчас он разбирает тяжбу строительной компании с министерством обороны, и почти все мое время уходит на проверку многочисленных контрактов. На прошлой неделе я направил ходатайство в суд. – Последнюю фразу Адам произнес с ноткой гордости в голосе. Обычно новичков выдерживали на коротком поводке не менее года.

– Настоящее ходатайство? – Гудмэн был поражен.

– Так точно, сэр.

– В настоящий суд?

– Да, сэр.

– Реальному судье?

– Совершенно верно.

– И кто победил?

– Окончательное решение еще не принято, но оно будет в мою пользу. Я не оставил судейскому чиновнику ни шанса.

Гудмэн второй раз улыбнулся и на этом поставил точку в игре. Вновь раскрыв папку, он сказал:

– Эммит дает вам солидные рекомендации. Очень на него не похоже.

– Воздает должное таланту, – позволил себе улыбнуться и Адам.

– Однако ваша просьба в высшей мере необычна, мистер Холл. Все-таки чем она вызвана?

Адам кашлянул. Опять в душе поднялось тревожное чувство, он судорожно свел колени.

– Видите ли, речь идет о смертном приговоре.

– О смертном приговоре? – переспросил Гудмэн.

– Да, сэр.

– Но почему?

– Я против смертной казни.

– Как и все мы, мистер Холл. У меня вышло несколько книг на эту тему. Пару десятков таких дел я вел сам. Зачем вы-то решили туда полезть?

– Я читал ваши книги. Просто хочу помочь. Захлопнув папку, Гарнер швырнул ее на стол. В воздух вспорхнули клочки бумаги.

– Вы слишком молоды и неопытны.

– Думаю, вам придется изменить мнение.

– Послушайте, мистер Холл, одно дело посоветовать клиенту хорошее вино, и совсем другое – представлять интересы осужденного на казнь. В ваших руках жизнь и смерть человека. Это огромная ответственность, сынок. Во всяком случае, никак не развлечение.

Адам кивнул, но не произнес ни звука. Не моргая, он смотрел Гудмэну прямо в глаза. Негромко прозвенел телефон, однако никто не повернул к нему головы.

– Дело уже открыто? Или вы нашли фирме нового клиента?

– Дело Кэйхолла, сэр, – медленно выговорил Адам. Гудмэн подергал за кончик галстука.

– Сэм Кэйхолл указал нам на дверь. Неделю назад суд подтвердил, что он имеет право отказаться от наших услуг.

– Я ознакомился с точкой зрения суда. Но приговоренному необходим адвокат.

– Черта с два! Через три месяца душа его отправится в преисподнюю – с помощью адвоката или без таковой. Скажу откровенно: буду рад навсегда забыть о Кэйхолле.

– Ему необходим адвокат, – повторил Адам.

– Он сам представляет собственные интересы, причем делает это мастерски. Сам пишет ходатайства, заявляет протесты, сам роется в справочной литературе. По слухам, дает даже практические советы другим заключенным, правда, исключительно белым.

– Я от корки до корки изучил его досье. Гудмэн водрузил очки на переносицу, задумался.

– Но это же полтонны бумаг! Зачем?

– Дело Кэйхолла меня словно околдовало. Я наблюдал за ним годами, читал все, что попадалось под руку. Вы спрашивали, почему я выбрал “Крейвиц энд Бэйн”… Так вот, откровенность за откровенность: с самого начала я горел желанием взять это дело на себя. Фирма ведет его pro bono уже восемь лет, если не ошибаюсь?

– Семь, но они похожи на двадцать. Общение с мистером Кэйхоллом – штука не из приятных.

– Охотно верю. Особенно если учесть, что почти десятилетие он провел в одиночке.

– Лекции о жизни за решеткой можете читать другим, мистер. Вы в тюрьме-то когда-нибудь бывали?

– Нет.

– А я сподобился. Я видел камеры смертников в шести штатах. Когда во время нашей беседы Сэма Кэйхолла приковывали к ножке табурета, он осыпал меня ужасными проклятиями. Это нераскаявшийся грешник и законченный расист, ненавидящий окружающих. Он и вас возненавидит… если вы встретитесь.

– Я так не думаю.

– Вы юрист, мистер Холл. А юристов Сэм ненавидит больше, чем чернокожих и евреев, вместе взятых. Почти десять лет он смотрит смерти в лицо, считая себя жертвой заговора злокозненных адвокатов. Он два года мечтал отправить нас ко всем чертям. Время, затраченное на то, чтобы удержать его среди живых, обошлось фирме в два миллиона долларов! Но старого пердуна это не удовлетворило. Сколько раз он отказывался от встречи с нашими людьми, когда те специально приезжали в Парчман! Он рехнулся, мистер Холл. Подыщите себе что-нибудь другое. Как насчет преступлений против несовершеннолетних, а?

– Благодарю покорно. Меня больше волнует проблема смертной казни. Я одержим мыслью о деле Кэйхолла, скажем так.

Гудмэн поправил очки, откинулся к спинке кресла, провел ладонью по хрустнувшему крахмалом полотну рубашки.

– В чем же, позвольте спросить, причина вашей одержимости?

– Уж больно необычна история этого Сэма, разве нет? Ку-клукс-клан, движение за гражданские права, террористические акты, кровь невинных детей. Тот период времени богат на события. Казалось бы,