– Я был бы рад с ним встретиться.

Ли с признательностью взглянула на Адама, в глазах ее блеснули слезы.

– Да хранит тебя Господь, Адам. Если ты говоришь серьезно, можем поехать вместе.

– Я говорю серьезно. Мне нет дела до того, что он гей. Я хочу встретиться с братом.

Она улыбнулась. Официант поставил на стол два дымящихся блюда с равиоли.

– Уолту известно о Сэме? – поинтересовался Адам.

– Нет. У меня не хватило храбрости рассказать ему.

– А обо мне и Кармен? Об Эдди? О чем-нибудь из богатой истории нашей семьи?

– Самую малость. В детстве я говорила ему о родственниках в Калифорнии. Разумеется, Фелпс тут же добавил, что они гораздо ниже нас по положению в обществе и ничего особенного собой не представляют. Ты должен понять, Адам: Фелпс растил сына снобом. Элитные школы, узкий круг знакомых. В роду Бута одни ничтожества.

– Как они относятся к его сыну-гомосексуалисту?

– Уолта они презирают. А он – их.

– Мне он уже нравится.

– Он и на самом деле неплохой парень. Занимается искусством, пишет картины. Я регулярно шлю ему деньги.

– Сэм знает о нем?

– Не думаю. От кого?

– Вряд ли ему что-то скажу и я.

– Так будет лучше. У Сэма и без того достаточно проблем. Равиоли уже чуточку остыли, и некоторое время оба молча наслаждались ими. Официант принес еще воды и чая со льдом. Пара за соседним столиком заказала бутылку шабли, и Адам видел, каким взглядом посматривала на нее Ли.

– Могу я задать тебе личный вопрос? – спокойно спросил он.

– Других я пока от тебя не слышала.

– Ты права. Так могу?

– Давай.

– Сегодня я узнал, что ты – алкоголичка, муж твой – животное, а сын – гей. Для одного дня это многовато. Скажи, стоит ли мне ждать новых откровений?

– Сейчас соображу. Да, вот: Фелпс тоже алкоголик, только он никогда этого не признает.

– Что-нибудь еще?

– Ему дважды предъявляли иски о сексуальных домогательствах.

– О'кей, к черту Бутов. Меня интересуют сюрпризы нашего семейства.

– Семейных тайн мы пока даже не коснулись.

– Этого я и боялся.

Перед рассветом Дельту накрыла гроза. Сэма разбудили оглушительные разряды молний. Он услышал, как по оконным стеклам в коридоре забарабанили крупные капли дождя. Влажная постель стала прохладной. Может, грядущий день и не будет таким жарким, может, солнце не покажется из-за туч, может, на день-другой ветер освежит удушливую атмосферу. Во время дождя у Сэма всегда появлялись подобные надежды, однако летом гроза обычно означала лишь размокшую землю, испарения от которой под палящими лучами дневного светила вообще отнимали у человека способность дышать.

Приподняв голову, он смотрел, как на цементном полу коридора возникают небольшие лужицы. В тусклом желтоватом свете электрических ламп вода слабо поблескивала. На Скамье царила полная тишина.

Дождь Сэм любил, особенно летом и особенно по ночам. Безграничная мудрость толкнула власти штата Миссисипи построить Парчман в настоящем пекле. Блок особого режима походил на жаровню. Из соображений безопасности все выходившие на улицу окна были крошечными и фактически бесполезными. Вентиляции проект этого филиала ада на земле не предусматривал, поэтому воздух внутри оставался абсолютно неподвижным. Возводя образцовое пенитенциарное учреждение, создатели отказались от мысли установить в нем кондиционеры. Гордо возвышавшиеся над хлопковыми полями здания должны были поглощать из почвы ту же влагу, что и растения. Когда же земля пересыхала, то Скамья превращалась в раскаленную духовку.

Однако подчинить себе и погоду власти штата не смогли С началом дождя Сэм улыбался и возносил Богу краткую молитву. Творец оказывался на высоте, перед его всесилием штат отступал. Это была маленькая, но победа.

Встав с койки, Сэм потянулся. Постель его представляла собой матрас из поролона размером шесть на два с половиной фута и толщиной в четыре дюйма. Размещался он на металлической раме с наглухо вцементированными в пол ножками. Заключенному выдавали две простыни, зимой к ним иногда добавлялось одеяло. Почти всех без исключения сидельцев мучили боли в позвоночнике, но со временем человек привыкал и жалоб становилось меньше. Тюремного врача обитатели Скамьи своим другом не считали.

Сделав два шага, Сэм просунул руки меж прутьев решетки, оперся на локти. Он с наслаждением слушал раскаты грома, следил взглядом за залетавшими в коридор каплями. Хорошо бы сейчас пробежать босиком по мокрой траве, подставляя лицо низвергающимся с неба потокам воды!

Весь ужас Скамьи состоял в том, что человек на ней медленно, но неотвратимо умирал каждый день. Его убивало само ожидание смерти. Просыпаясь утром в своей клетке, он говорил: так, осталось на двадцать четыре часа меньше.

Сэм закурил, наблюдая за тем, как капли пронзают облачко дыма. В голове мелькнула мысль: удивительные вещи творятся в нашей системе правосудия. Суды принимают сегодня одно решение, а завтра – прямо противоположное. Они годами игнорируют все твои ходатайства, и вдруг – раз, ни с того ни с сего удовлетворяют его. Судьи, как и люди, умирают, на смену им приходят другие, придерживающиеся совершенно иной логики. После ухода старого президента новый повсюду расставляет членов своей команды, вслед за исполнительной властью шарахается в разные стороны и законодательная.

При определенных условиях смерть можно рассматривать как награду. Предложи Сэму выбрать между смертью и жизнью на Скамье, он без колебаний вошел бы в газовку. Но ведь существует еще и надежда, неясная, туманная вероятность того, что найдется в гигантском лабиринте правосудия трезвомыслящий чиновник и дело твое будет пересмотрено. О таком чуде мечтает каждый сиделец, именно эти мечты придают ему силы жить.

Не так давно Сэм прочитал где-то (он не помнил где), что из двух с половиной тысяч жителей Америки, приговоренных к высшей мере наказания, в прошлом, 1989-м, году казнены были лишь шестнадцать человек. После 1977-го, когда Гэри Гилмор в штате Юта сам пожелал встать перед расстрельным взводом, в Миссисипи казнили только четверых. Подобные цифры дарили пусть обманчивый, но шанс, укрепляли в Сэме желание бороться.

Сделав последнюю затяжку, Кэйхолл выбросил окурок в унитаз. Дождь к этому моменту уже закончился, выглянуло солнце. По камерам развезли завтрак. В семь часов Сэм включил телевизор, чтобы посмотреть утренние новости. Не успел он поднести ко рту намазанный джемом тост, как увидел на экране собственное лицо. Голос дикторши за кадром донес до зрителей главное событие вчерашнего дня: знаменитый убийца Сэм Кэйхолл нашел себе очередного адвоката. Новый защитник, некий Адам Холл, молодой сотрудник известной в Чикаго юридической фирмы “Крейвиц энд Бэйн”, является прямым внуком собственного клиента. Находившаяся перед объективом телекамеры фотография Сэма была десятилетней давности, той самой, что шла в ход всегда, когда только речь заходила о его деле. Снимок Адама казался несколько необычным. Чувствовалось, что фотограф застал юриста врасплох, выходящим из дверей. По словам дикторши, в беседе с корреспондентом “Мемфис пресс” Адам Холл признал, что приходится Сэму Кэйхоллу внуком. Напомнив зрителям суть выдвинутых генеральным прокурором штата обвинений, она