— Как, по-вашему, почему так происходит?

— Я думаю, все дело в моем интервью «Газетт».

— Что такое «Газетт»?

— Это местная газета, которая издается на базе. Они спросили меня, что, по моему мнению, случилось с моим мужем, ну, я и сказала им. А они все напечатали. С этого самого дня окружающие стали вести себя так, словно у меня на лбу написано крупными буквами: «Солдат противника».

— Что именно вы сказали?

Она заколебалась, явно не уверенная в том, что Джек готов выслушать ее версию.

— Моего мужа не столько убили… сколько устранили.

— Что вы имеете в виду под словом «устранили»?

— Заставили замолчать.

— Кто?

Похоже, это получилось у нее непроизвольно, но она судорожно стиснула бумажную салфетку в кулачке.

— Этот отчет СКР ВМФ был тщательно отредактирован, из него вымарали всю секретную информацию. Как вы думаете, что они скрывают?

— Насколько я понимаю, подобное случается сплошь и рядом и характерно не только для данного случая.

— Я уверена, что такое происходит регулярно. Как только у флота появляется что скрывать.

Она уже начала изъясняться, как параноик, но Джек тщательно подбирал слова.

— После того, что вам довелось пережить, вы, разумеется, имеете право на определенный скептицизм.

— Вы можете этого и не знать, но расследование военными уголовных дел об убийствах выглядит весьма жалко.

— Это достаточно серьезное обвинение.

— Я не говорю, что они некомпетентны. Я хочу сказать, что некоторые люди в армии совсем не прочь скрыть кое-что.

— А вам это известно, потому что…

— Я была двенадцать лет замужем за кадровым военным. И я сделала свое домашнее задание. Известно ли вам, что однажды Служба криминальных расследований флота пыталась убедить отца и мать в том, что их сын выстрелил себе в голову, несмотря на научно доказанный факт: для того чтобы сделать это, он должен был нажать на курок, стоя на голове?

— Какой ужас!

— Это еще цветочки. В другом случае СКР ВМФ заявила, что морской пехотинец сам нанес себе ранение, и сделала это заявление девятого июля. А знаете, когда они получили результаты баллистической экспертизы, порохового теста, а также исследований крови и тканей? Шестого августа.

— Совершенно очевидно, что вы разбираетесь в том, что говорите. Но в данном случае речь не идет о том, чтобы представить убийство как самоубийство.

— Дело в том, что они способны на все ради своих целей. Им было нужно убрать со своего пути моего мужа, потому что никто не поверил бы в то, что он совершил самоубийство. Для этого он слишком любил жизнь. Вот почему они расправились с ним и, вместо того чтобы назвать это самоубийством, подстроили все так, будто бы его жена сделала это. А потом сочинили так называемый отчет о следствии по делу, в котором полно дыр. Вся мало-мальски важная информация из него удалена под тем предлогом, что это делается для защиты военной тайны и национальной безопасности.

Джек уставился на нее долгим, тяжелым взглядом.

— Просто ради поддержания разговора допустим на минуту, что мы имеем дело с подлогом. Вы утверждаете, что военные решили не выдавать его смерть за самоубийство, поскольку считали, что никто не поверит в то, что ваш муж покончил с собой.

— Правильно.

— Но по какой-то причине военные пришли к выводу, что все легко поверят в версию, будто вы убили своего супруга.

Она не нашлась что ответить и явно чувствовала себя не в своей тарелке от того, как повернул дело Джек.

— Это и есть суть любой провокации, — сказала она.

— Провокация — это слишком сильно сказано. Особенно если учесть, что вы до сих пор не назвали мне ни одного мотива.

— Если бы вы знали моего мужа, то поняли бы мои подозрения. Почти треть нашей совместной жизни прошла в этой обнесенной забором дыре на Кубе. Год за годом я умоляла его подать рапорт с просьбой о переводе. Люди на базе подобрались милые, и они осознают себя сообществом. Но я ненавидела изоляцию. Оскар же, напротив, был истинным мистером Гуантанамо. Он хотел достичь высот в своей карьере именно там, на острове, и не испытывал ни малейшего желания переезжать куда-либо. Потом вдруг все переменилось. За две недели до того, как его убили, он сказал мне, что, по его мнению, пришло время уезжать.

— Может быть, он изменил свою точку зрения. Попросту передумал.

— Нет. Этому предшествовали всякие мелочи: то, как он лежал по ночам без сна, как внезапно у него появилась привычка класть рядом с собой на тумбочку заряженный пистолет. Скорее всего, он не ожидал, что я замечу такие вещи, но я заметила. Его что-то беспокоило. Внезапно он стал вести себя как человек, который убегает или скрывается от кого-то. Как человек, который знает нечто такое, что ему знать не полагается.

— Например?

— У военных полно секретов. И много людей погибло, пытаясь сохранить их.

— Мне нужно нечто большее.

— Тогда помогите мне найти это, черт возьми.

Она явно была в отчаянии, и Джек прекрасно понимал ее. Он встал, обошел стол и уселся рядом с ней, стараясь развеять атмосферу холодной официальности. Теперь между ними не было преграды в виде письменного стола.

— Послушайте, вы, наверное, думаете, что адвокаты только и делают, что защищают клиентов, которые виновны, и удивляетесь, почему это парень так носится с понятиями виновности или невиновности. Но сейчас случай совсем…

— Другой, — закончила она его мысль. — Я знаю.

— Вы понимаете почему?

— Естественно. Вы хотите, чтобы все устроилось как можно лучше для вашего, — она спохватилась и поправилась, — для моего сына. Так же, как и я. Вот поэтому я бы никогда — даже если бы желала Оскару смерти, — я бы никогда не смогла застрелить его в нашем доме, пока мой сын спал в соседней комнате. Все равно, глухой он или нет. Это говорит вам о чем-нибудь, мистер Суайтек?

Джек встретился с ней взглядом, и внезапно воцарившееся молчание перестало быть тягостным и неловким. Как ни банально это звучит, но у него открылись глаза.

— Да, Линдси, говорит. И, мне кажется, будет лучше, если вы станете называть меня Джеком.

Алехандро Пинтадо был занят поисками хороших новостей. В буквальном смысле.

Как обычно, поиски привели его во Флоридский пролив — полосу воды шириной примерно девяносто миль, которая соединяла Мексиканский залив с Атлантическим океаном, отделяя Ки-Уэст от Кубы и свободу от тирании. На протяжении вот уже четырех десятков лет кубинцы спасались бегством от деспотического коммунистического режима Фиделя Кастро, переплывая пролив на самодельных плотах, дырявых лодчонках или даже заклеенных автомобильных камерах. Они рисковали жизнью в открытом море, и многие из них