Доктор переживал, демонстративно сторонился своих попутчиков и в конце концов заснул под мерный гул двигателя. Свет в салоне горел, но за иллюминатором было темным-темно, только мерцали звезды.

Морозову снился какой-то подвал. Там не было темно, но отовсюду тянуло сыростью. Морозов шел, стараясь не касаться стен – по ним сбегала вода, и это почему-то было особенно неприятно. Коридор, по которому продвигался доктор, был освещен, а в боковых проходах таилась темнота, и он эти черные провалы в стенах старался миновать как можно быстрее. Среди полной тишины вдруг раздался какой-то звук. Морозов вскинулся и проснулся. Было сухо в горле и хотелось пить.

С запозданием он обнаружил, что не слышит шума двигателей. Склонился к иллюминатору и увидел летное поле, топливозаправщик и каких-то людей у трапа. Далеко в стороне светили прожектора и высилось расцвеченное огнями здание аэропорта. Морозов поднялся из кресла, думая, что его оставили здесь одного, и тут же увидел Хатыгова и его пацанов – все, кроме Хатыгова, спали и теперь казались еще более юными, чем при дневном свете. Хатыгов повернул голову и посмотрел на доктора.

– Где мы? – спросил Морозов.

– В Каире. Добро пожаловать в дружественный Египет.

– Почему мы сели?

– Дозаправка.

На столике перед Хатыговым стояли прохладительные напитки. Перехватив брошенный на них взгляд доктора, Хатыгов протянул одну из бутылок.

– Пейте.

Морозов взглянул на спящих парней, сказал, понизив голос до шепота:

– Я хотел с вами поговорить.

– О чем?

– Об этой поездке. Люди, которые вас направили, не в курсе. Зато я очень хорошо знаю, что за встреча нам предстоит.

Он говорил, и энтузиазма у него убавлялось с каждым словом – он видел глаза собеседника, и в тех глазах такая была безмятежность, что Морозов понял – бесполезно что-либо объяснять.

– Вы знаете, что такое спецназ? – зашел с другого бока Морозов.

Хатыгов неопределенно пожал плечами:

– Знаю, наверное.

– «Наверное»! – скривил губы в усмешке доктор. – По телевизору видели, да?

– Зато вы, наверное, с ним имели дело вплотную, – оскорбился Хатыгов.

Он был похож сейчас на индюка, такой же надутый.

– Я видел спецназ вблизи, – зашептал Морозов. – Не по телевизору. Понимаете? Без показухи. Видел, как их готовят.

Он не хотел напугать. Просто пытался достучаться до сердца этого индюка, пронять его. Объяснить, что им предстоит.

– Берут крепких ребят со стальными нервами и обучают их одному-единственному умению – убивать. Профессионалов из них делают. Мастеров. Это как в обычной жизни – учат человека, например, кирпичи класть. Месяц учат, год, три года. И получается мастер экстра-класса. Он с кирпичом может сделать все, что угодно. Да? Никто вокруг не может, а он – может. Потому – что мастер, и учили хорошо. С ним никто не может сравниться. И эти ребята – тоже мастера. Только в своем деле.

– Вы что, запугать меня хотите? – дошло наконец до Хатыгова.

Он туповат, оказывается. Только теперь Морозов все понял, не смог сдержаться и тяжело вздохнул.

– Вы ведь самого главного еще не знаете, – сказал он печально, но со значением. – Человек этот, к которому мы в гости летим, он ведь – не спецназ. Это гораздо серьезнее.

– Серьезнее спецназа? – не поверил Хатыгов.

В его представлении, наверное, выше спецназовцев никто не стоял.

– Представьте, что для обучения взяли не группу людей, а только одного человека, – сказал Морозов тихим доверительным голосом. – И этому одному отдали столько времени и сил, сколько обычно тратят на целую группу. Штучная работа. Понимаете? Не просто мастер своего дела. Супермен.

Хатыгов прикрыл глаза.

– Знаете, чего я в своей жизни не люблю больше всего? – спросил он после паузы.

Доктор хотел поинтересоваться – чего же, но не успел, потому что Хатыгов выкрикнул – так громко, что Морозов даже вздрогнул:

– Я не люблю, когда меня пугают!

Все-таки он испугался, похоже. Кажется, до сердца этого индюка удалось добраться.

Зашевелились разбуженные хатыговским криком парни. Морозов уже вспомнил, где раньше видел подобных ребят. Они обычно, затянутые в камуфляж, маячат у входов в банки и всякие конторы. Так называемая охрана. Они имеют грозный вид и запросто могут спустить с лестницы какого-нибудь бомжа, случайно забредшего не по адресу. Только Рябов – это не бомж. В том-то вся и штука.

Приземлились ранним утром. Небо посерело, и только на востоке виднелась узкая розовая полоска. Далеко в стороне, за летным полем, темнели силуэты пальм. Самолет замер вдали от здания аэропорта, и долго никто не подавал трапа, и вообще не было видно ни души.

Спутники Морозова пробудились, но никуда не спешили, потягивались, сидя в креслах.

Наконец подали трап. Подогнавший его черный, как смола, негр стоял на бетоне и, задрав голову, рассматривал кажущийся безжизненным самолет. Вскоре прибыли две машины – черный лимузин и микроавтобус, и Морозов, присмотревшись, обнаружил на лимузине российские флажки. Машина, похоже, была посольская. Из лимузина вышли двое мужчин – один постарше, другой моложе – и поднялись по трапу в салон самолета. Они, наверное, были главными распорядителями здесь, с ними Морозов должен был иметь дело, но едва доктор двинулся в их сторону, как Хатыгов проявил ненужную инициативу, увлек гостей к себе и принялся что-то обсуждать с ними, и Морозов вдруг почувствовал себя брошенным и ненужным.

Хатыгов же, словно ничего и не произошло, подошел к Морозову через несколько минут, сказал будничным голосом:

– Едем, Виталий Викторович.

– Куда? – дерзко блеснул очами уязвленный Морозов.

Но Хатыгов его интонацию, казалось, не прочувствовал, пояснил без каких-либо подробностей:

– Там все приготовили.

Быстро, за три минуты, погрузились в микроавтобус, и Хатыгов тоже сел в микроавтобус, а не в лимузин, хотя поначалу Морозов думал, что этот индюк иначе как в лимузине свою поездку не представляет, но невелика, видимо, была шишка, не пустили его в шикарный салон посольской машины, и Морозов с удивлением обнаружил, что злорадствует по этому поводу.

Не было ни пограничного, ни таможенного контроля. Заспанный негр поднял полосатый шлагбаум, и машины вырулили на шоссе, ведущее к городу. Аэропорт и город были расположены совсем рядом, через десять минут Морозов увидел белые с плоскими крышами дома под раскидистыми пальмами, африканцев, которые, несмотря на ранний час, шли по мостовой. Морозов через стекло рассматривал чужую жизнь. Он никогда не был в Африке и вообще ни разу за границу не выезжал, а теперь испытывал что-то вроде потрясения, отчего и тревога, довлеющая над ним последние сутки, отступила на время.

Промелькнула за окном женщина, несущая на голове корзину. Молодой негр шел по мостовой, пританцовывая, и ни у кого из прохожих это не вызывало ни малейшего любопытства. Мелькнули распахнутые ворота, а за ними, в глубине тенистого двора – большой дом и белоснежный «Мерседес» у входа. Картинки из чужой жизни сменялись стремительно, как в калейдоскопе, и Морозов от этой частой смены уже успел немного утомиться, как вдруг дома исчезли, улица осталась где-то позади, и Морозов увидел море, небольшую пристань и множество катеров у этой пристани.

Машины остановились, Хатыгов выскочил из микроавтобуса первым. Те, из лимузина, тоже вышли,