Меликян опять вздохнул.

– Что же ты не сказал? – возмутился Даруев. – Почему ты здесь, а не там, возле дочери? Разве бы я тебя не отпустил?

Покачал головой, осуждая. Подумал.

– Значит, так. Сейчас проверишь одного курсанта – что умеет, не все ли забыл. Его когда-то хорошо обучали, похоже. И после этого – к дочке. Понял?

– Так точно! – с готовностью вытянулся Меликян.

Он ожил и был готов действовать.

– Он там, в зале, – сказал Даруев. – Разминается. Потерзай его, не жалей. Пусть он покажет все, на что способен.

Рябов молотил подвешенную к потолку грушу. Эхо от ударов гулом отдавалось в ушах. Меликян посмотрел на своего спарринг-партнера с интересом.

– Хорош? – осведомился Даруев.

– Выучка чувствуется, – ответил Меликян.

Он вышел на центр зала. Даруев щелкнул пальцами, подзывая Рябова. Когда тот подошел, полковник кивнул в сторону замершего в ожидании инструктора.

– Сдашь экзамен по рукопашному бою, Рябов. Покажи, что умеешь.

– Всерьез?

– А то как же? – осклабился Даруев, – Этот парень тебя щадить не будет.

Рябов кивнул и направился к своему противнику. Он шел неспешно, но как-то цепко. Даруев обратил внимание на эту странную, танцующую походку. Рябов будто шел не по прямой, а все время старался отвернуть в сторону – то вправо, то влево, с каждым следующим шагом, но поскольку он это делал попеременно, то получалось, что он сохраняет направление движения неизменным. Меликян видел то, чего не видел Даруев, – глаза Рябова, и вдруг его чутье, чутье человека, приученного сражаться за жизнь без оружия, голыми руками, это чутье что-то ему подсказало, он напрягся и, стремительно отступив на шаг, сгруппировался.

Рябов приблизился и остановился в метре от инструктора. Пауза длилась секунду или две, потом Меликян, чтобы завязать схватку, сделал резкий выпад, намереваясь нанести удар в живот соперника, но его рука цели не достигла, Рябов перехватил ее и с выворотом рванул на себя. Меликян, не ожидавший ничего подобного, потерял равновесие. Рябов швырнул его на пол. Даруев, не удержавшись, еще успел крикнуть «Браво!» – а в следующий миг Рябов, оседлав поверженного соперника, обхватил его голову обеими руками и резко развернул. Короткий вскрик, странный и страшный хруст – и сразу наступила тишина.

Даруев окаменел. Он видел, что произошло, но отказывался в это верить. Меликян лежал на полу, и его голова была неестественно развернута назад. Надо было подойти, но ноги Даруеву не подчинялись. Рябов уже поднялся и стоял над поверженным противником с выражением осознания выполненного долга на лице.

– Ты! – выдохнул Даруев и захлебнулся, что-то забулькало у него в горле, и он закашлялся.

– Ты! – повторил опять, откашлявшись. – Ты!

Он словно забыл все слова. Перевел взгляд с Рябова на инструктора и увидел, какое у того страшное, неестественно белого цвета, лицо. Он был мертв, конечно.

– Ты! – заорал в бешенстве и ужасе Даруев. – Ты убил его!

Он сорвался с места, наконец подскочил к Рябову и, схватив за камуфляж, затряс. Рябов был выше и мощнее его, и почти не шелохнулся под напором полковника, а тот бесновался и все боялся оглянуться назад, себе под ноги, где лежал убитый инструктор.

– Ты же убил его! Убил! Он мертв!

– Вы сказали…

– Что я сказал?

– Что – всерьез. А всерьез – это до смерти. Так было и прежде.

– Когда – прежде? – спросил Даруев и обмяк.

– Когда меня готовили к акции. Я их всех убивал – тех, кого выставляли против меня.

Даруев поднял голову и посмотрел в глаза Рябову одуревшим взглядом.

– Это зверь! Машина для убийства! – сказал Даруев и повел головой, будто у него свело мышцы шеи. – Он моего инструктора убил голыми руками за одну секунду, тот только вскрикнуть успел.

Они сидели вдвоем в машине – Даруев и тучный человек в хорошем дорогом костюме. Даруев – за рулем, тучный человек – на заднем сиденье, справа. Машина стояла на проселочной дороге с выключенным двигателем. День был пасмурный, и потому трава под деревьями казалась темной.

– Как же он его убил? – спросил тучный.

– Я и сам не пойму. Его готовили к девяностому году для одной очень серьезной акции, и подготовка велась на совесть, сейчас так не учат. И в спарринг-партнеры ему привозили каких-то смертников…

– Смертников? – вскинул брови тучный.

– Да. Людей, которых он имел право убить.

– А такое бывает?

Даруев помолчал, обдумывая, имеет ли право сказать. После паузы произнес с неохотой:

– В общем, да. Нам иногда разрешают для подготовки агентуры брать приговоренных к смертной казни. Эти люди все равно ведь умрут, так какая разница – пуля палача или смертельный удар нашего курсанта. Вот таких людей и приводили к Рябову, наверное.

– Наверное?

– Я не знаю в подробностях, – признался Даруев. – К Рябову меня прикрепили в самом конце, это был конец девяносто первого года. Он уже прошел курс обучения, им другие люди занимались. Неполный месяц я с ним пообщался, и его отправили в «отстойник».

– В какой отстойник?

– Туда, на остров. Подальше от любопытных глаз. Там метеостанция, я же вам рассказывал.

– Да, я помню.

Тучный достал из кармана сигареты, закурил.

– Он готов, по-твоему?

– Готов, – твердо ответил Даруев. – Инструкторы им позанимались недельку, и я вижу – он ничего не забыл.

Тучный протянул собеседнику фото. Со снимка смотрел моложавый мужчина со взглядом умных всезнающих глаз. Григорьев, министр внешнеэкономических связей.

Тучный выпустил дым, сказал после паузы:

– Улица Мироновская, дом двадцать четыре, первый подъезд. У него там девка живет. Он к ней не заходит никогда, подвозит к подъезду уже затемно и уезжает.

Затемно – этого Даруев не боялся. Было заранее обговорено, что все произойдет в темноте, для того и готовили Рябова. Охрана – а она у Григорьева была, это он знал точно, – так вот охрана в темноте контролирует только ограниченное пространство – десять, максимум двадцать метров. И если машину со стрелком поставить в отдалении…

– Сам с ним поедешь!

– А? – вскинулся Даруев.

– Киллера своего повезешь сам. Будешь его контролировать.

Как приказ прозвучало.

– Трогай! – сказал тучный.

Фотографию Григорьева он не оставил Даруеву, спрятал во внутренний карман пиджака.

Доехали до лесной развилки, где, примяв сырую траву, стоял черный «БМВ». Тучный пересел туда. Но прежде чем покинуть машину Даруева, сказал, глядя куда-то в сторону:

– Чтобы все быстро было! Времени у нас нисколько не осталось!

«У нас» – это у него с Даруевым. «У нас» – это у него с теми людьми, что сидели в «БМВ», рассматривая полковника хмуро-недоброжелательно.