— Могул…
— Не надо, — сказала Табита, обнимая ее. — Подумай о чем-нибудь другом.
Но Саскию не так легко было сдвинуть с места:
— Они убили его, — упавшим голосом сказала она. Какое-то время она лежала и плакала, а Табита обнимала ее. — Бедный Могул, — сказала Саския.
— И Марко. Табита? С Марко все будет в порядке?
Табите хотелось бы быть уверенной в том, что хоть с кем-нибудь все будет в порядке, хоть с кем- нибудь, в любом месте этой системы, неожиданно обернувшейся враждебной, где всем, будь то перки, полицейские, грабители и даже капеллийцы, наверное, — всем им стоило только взглянуть на тебя, чтобы погнаться за тобой, охотясь за твоей кровью. Она старалась не думать о Марко Метце в его ослепительном скафандре, у которого мозги выкипали в убийственных болотах Венеры.
— Конечно, с ним все будет хорошо, — сказала она.
— С Марко все будет в порядке, — сказала Саския. — Если кто и знает, как наверняка сделать так, чтобы с ним все было хорошо, — так это Марко.
— Саския?
— Что?
— Чем вы все-таки занимались?
Вся эта глупая авантюра закончилась, и с Табитой тоже все было кончено. Ее жизнь грубо и болезненно вырвали из ее рук, она это понимала, оглядываясь назад, на тот день на Грэнд-канале в Скиапарелли. Теперь Элис превратилась в груду металлолома, а она сама была заперта в недрах «Уродливой Истины»; все, кроме Саскии, погибли, или все равно что были мертвы; и она ничего не могла с этим поделать, если вообще когда-либо что-либо могла.
И все же ее не оставляло постоянное любопытство, ей хотелось знать, что это было, черт побери, что опрокинуло ее и оставило на расправу эладельди, чтобы они могли разорвать ее на куски.
— Нам нужны были деньги, — сказала Саския так, словно это все объясняло. — Мы никогда не могли заработать деньги. Никогда. А если и зарабатывали, то Марко всегда выбрасывал их на какой-нибудь дурацкий план, разработанный, чтобы обмануть всех вокруг и получить на этом в десять раз больше. Но у него никогда ничего не выходило. Тогда нам приходилось идти назад к Ханне и извиняться и снова все начинать с нуля.
Табита вздохнула. Поцеловала кончик уха Саскии и потерлась щекой о массу ее длинных волос.
— За всем этим стоит Ханна, да?
— Она все это задумала, — ответила Саския. — Сначала.
— Она работает на фрасков.
— Мы все на них работаем. Работали. Работали на фрасков.
Табита потянулась, выгнув спину:
— Значит, я правильно вычислила, — сказала она.
— Фраски построили Изобилие, — продолжала Саския. — После войны один из них остался там, в морозильнике. Когда туда поступила Ханна, она стала раскапывать, кто есть кто, и обнаружила его там. Но она никому об этом не рассказывала, а связалась кое с кем на Титане, с какими-то людьми, кто до сих пор поддерживает отношения с фрасками, а, может, и с самими фрасками, не знаю, — как бы там ни было, а Ханна предложила вывезти его оттуда, так, чтобы Капелла ничего не знала.
Табита заложила руки за голову:
— Значит, вы спасали фраска.
— Это была основная идея.
— Вы знали, что он находится в спячке.
— Ханна так сказала.
— Вы контрабандой везли его на Титан.
— Ну, да.
— На моем корабле, черт побери.
— Ох, Табита, извини, я тут ни при чем. Марко…
— Да, — мрачно сказала Табита. — Что же насчет Марко?
Саския неловко заерзала.
— Ну, сказала она. — Он пытался урвать кусочек, я думаю.
— Пытался урвать кусочек, — повторила Табита.
— По-моему.
— На моем корабле, черт побери.
— С тобой было дешевле, — пояснила Саския.
— Да что ты?
— Ну, да. И он разругался с экипажем, который наняла Ханна. Они сказали, он им не заплатил, а он сказал, они работу не сделали, ой, я не знаю. Он все время с кем-нибудь ругается. Ругался. Все равно, Марко позвонил из Скиапарелли и сказал, что он, хм, познакомился с тобой, и ты более надежная…
— Ах, так?
— …Он сказал… на самом деле, по-моему, он сказал, ты очень обязательная.
Табита фыркнула:
— Неужели? — пробормотала она.
— Он сказал, что ты ему обязана.
Табита резко села:
— Он сказал — что?!
— Что ты ему…
— Я слышала, — сказала Табита.
Ее трясло. Саския заботливо приподнялась на локте, уговаривая ее лечь под одеяло. Табита в ярости сопротивлялась, а Саския тянула ее за локоть.
— Ты холода напускаешь, — пожаловалась Саския.
— Хмм.
Табита сдалась. Она нашла скрученную салфетку и высморкалась.
— Вся эта история с пленкой, — вспомнила она.
— Она была от фрасков, — объяснила Саския, — от их людей на Титане.
— На ней же ничего не было. Я проиграла ее, там был только этот шуршащий, скребущийся звук.
Саския мягко провела кончиком пальца по щеке Табиты.
— Ах, — сказала она тоном, наводящим на размышления. — Ты нашла бы его очень возбуждающим, если бы была фраском.
Табита взяла руку Саскии и мягко, но решительно отвела ее палец:
— Что?
— Это брачный призыв фрасков, — сказала Саския. — Он должен был разбудить его.
— Так почему же этого не произошло?
— Ну, они проиграли только половину, когда включился какой-то сигнал тревоги или что-то в этом роде, и им пришлось забирать его как есть! Морозильный ящик и все такое.
Табита все еще была в недоумении.
— Но вы же проигрывали пленку Ханне, а не фраску.
— Да, чтобы они не заметили — люди в Правда-Сне. Ханна передавала ее фраску изнутри. Она очень хороша, ты знаешь. Знает, что делает.
— Она разговаривала так, что не создавалось впечатление, будто она знает, что делает.
— Ну, она же мертва, — заметила Саския. — Надо делать скидку.
— Пока я жива, больше никогда никому не буду делать скидок, — с горечью возразила Табита.
Саския проигнорировала это высказывание.
— Ты не должна недооценивать Ханну, — сказала она. И перекатилась на спину. — Жаль, что мы не можем ей сейчас позвонить.
— Так, значит, вы помогали фраску-беженцу попасть домой, — сказала Табита. — В этом было все дело.