«Негро Спиричуэл», «Скорпион Ламент» и других роскошных кораблей каравана и привозить их оттуда. Они позволяли это делать мне, пару раз в неделю.

Иногда я получала бокал шабли. Иногда даже более того. Я получила очень даже большое удовольствие, проведя время с офицером безопасности на «Клементе III».

А на Первом Прыжке Табита должна была отправиться на бал.

Они протащились по дождливому болоту, заглянули под ветви отвратительных деревьев. Прошлись по кустам, вспугнув дикобраза с утиным носом, он ощетинился прозрачными иглами, загремевшими по их скафандрам, и, кашляя, умчался прочь. На ними из-под «листьев» высовывались змеи, чтобы посмотреть на них, оценивая на глаз, как толстые клейкие измерители с осторожными маленькими глазками.

Гектора не было и следа.

На этой безумной планете все что угодно могло находиться где угодно. Все было не таким, каким казалось. Цветы жужжали, земля бурлила, комары сверкали серебристыми взрывами электричества. В обманчивом свете все сосредоточилось на дне чаши, до краев наполненной горизонтом.

— Могул на самом деле не очень-то искал. Он оглядывался по сторонам, рассматривая окрестности. Все время показывал на что-нибудь и смеялся. Потом он куда-то побежал между деревьями, и мы… мы потеряли друг друга из виду.

Табита заставила единственный еще работавший экстензор и трех уцелевших роботов заняться разгрузкой корабля. Обмотанные грязным красным шелком и ультрамариновым кретоном, кожаные сундуки и алюминиевые ящики на подпорках были свалены грудой рядом с папоротниками, в которых капала вода, и напоминали декорации для какого-нибудь сюрреалистического балета. Среди них был и дорожный ящик Тэла. Тэл все еще спал в нем.

Саския пыталась помочь, но ее мысли были не здесь, а вместе с ее половиной. Она стояла в трясине с длинным ножом в руках и обрубала спутанные ползучие растения с крыльев и шасси Элис. Иногда она останавливалась и, как загипнотизированная, смотрела, как из трюма выносят очередную вещь, принадлежавшую ей.

— Не плачь, — сказала Табита. — Ты испортишь свои циркуляторы к чертовой матери.

Саския издала душераздирающий стон, потом с трудом сглотнула и, кляня весь белый свет, вернулась к своей безуспешной борьбе с ползучими растениями.

Табита выругалась про себя. Потом подошла к Саскии.

— Ступай и найди его, — мягко сказала она.

Глаза и нос Саскии покраснели и на мертвенно-бледном лице выглядели ужасно. Она судорожно покачала головой и сделала жест ножом в сторону корабля:

— Это важнее.

— Мы тут сами справимся. Ты поможешь потом.

Саския без всякого энтузиазма посмотрела в зловещий лес. Потом взглянула на Табиту, на корабль.

Табита сказала:

— Возьми пистолет.

— У меня его нет. Он, наверное, у Могула.

— Тогда возьми нож.

Саския с сомнением посмотрела на Табиту:

— А тебе он разве не понадобится?

Табита похлопала ее по плечу:

— Иди, иди. Держи канал на связи. И вызывай меня каждые пять минут.

Саския закусила губу. Потом подняла руку и странным, нежным жестом дотронулась согнутым указательным пальцем до лицевого стекла шлема Табиты:

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Нет, не любишь, — быстро ответила Табита. — Иди и приведи своего братца. Нам скоро улетать.

На встревоженном лице Саскии отразилась вспышка гнева:

— Нечего обращаться со мной, как с ребенком, Табита, — заявила она.

Изумленная, Табита виновато заглянула в глаза Саскии, потом опустила взгляд в размытую дождем грязь.

Когда она снова подняла глаза, Саския уже ковыляла назад в кусты.

Сырой день тянулся медленно. Неподвижное огромное солнце сияло сквозь мрачные тучи, видимое и невидимое отовсюду. Жаркий густой свет, казалось, пробирался через костюм Табиты в ее кости. Насекомые, которых распугала катастрофа, быстро оправились и роями вылетели из листвы, издавая пронзительные пиликающие звуки и создавая некое подобие роящейся ауры, излучавшей радиопомехи. Когда Саския вызвала Табиту, ее голос был металлическим и доносился словно издалека.

Табита и один из роботов пытались вытащить корабль из болотистой ложбины, в которую он угодил. Табита дала команду. Левое крыло неожиданно вырвалось из подлеска, разбрызгивая огромную струю грязной жижи.

— Отлично, отлично! — закричала Табита, бросаясь в обход корабля с носа на корму. — Так и держите!

В новом порыве надежды она вызвала мозг корабля:

— Алло, алло, Элис! Ты меня слышишь?

Ответа не последовало.

Внезапно дождь усилился.

По приказу Табиты роботы закрепили тросы на толстых стволах крепких деревьев, а сама она уселась под одним из них и стала сосать новую трубочку со стимуляторами. Табита беспокоилась за маленькие машины, так тяжко трудившиеся под дождем и в жару. Максимальная стандартная нагрузка их изоляции не была рассчитана на такие условия. Один из них уже вел себя немного странно. Если она не следила за ним постоянно, он мог уйти в сторону, наткнуться на ствол ближайшего дерева и так и стоять там, рассеянно открывая и закрывая одну и ту же скобу.

Табиту снова вызвала Саския, а сразу вслед за ней — Марко.

— Он объявился?

— Он?

— Да Гектор же, Гектор, — сигнал был скверным, голос звучал так, словно пробивался сквозь массу проволочной шерсти. — Кого я могу иметь в виду, как ты думаешь?

— Твоего покойного партнера.

— Да, знаешь, кто их там разберет?

— Гектора, что был мертв.

— Он и был мертв! Э-э, эладельди, они пристрелили его. — Треск.

— …сама его видела. Разве он не был мертв?

Табита стиснула зубы. Она не собиралась с ним спорить. И даже не имела никакого желания с ним разговаривать.

— Он еще не вернулся, нет, наверное? — сказал Марко после небольшой паузы.

— Нет.

— С тобой все в порядке? Ты не ранена, ничего? По-моему, Могул — единственный, кто… не самое страшное, нам здорово повезло, да? А… с тобой? Вот теперь я тебя нашел, я вижу корабль… уже иду.

Табита отвечала на это угрюмыми односложными восклицаниями. Она поднялась на ноги, отряхивая скафандр, и направилась к подвешенному кораблю, чтобы заглянуть под него:

— Не утруждай себя, Марко.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказал он.

Он шел через искривленный лес, разговаривая на ходу:

— Наверное, это жара его растопила, Гектора. Ну и напугал он нас, чтоб его… выскочил и прочь оттуда… уже был наверху, на крыше, — вспоминал Марко, а сигнал прерывался и жужжал. — Он вылез оттуда.