Ведь мудрость мне — и больше ничего — Отставка по болезни принесла. В абсолютно другом духе выдержано сравнительно раннее стихотворение «Несовершенное наслаждение», трактующее тему временной импотенции:
Предстала обнаженною она. Я был влюблен, она была нежна. Сражения мы ждали в равной мере, Заранее готовы на потери. Коринна, в предвкушении забав, К упругим персям грудь мою прижав, Язык из уст в уста ко мне заслала — Гонцом, с которым пылко оглашала Любви незамедлительный указ: Не здесь идти на сечу, но сейчас! Душа моя, с лобзаньем и объятьем, Парила, припадая к пышным статям, Но прежде чем Коринна, не спеша, Туда ввела, где тоже есть душа, В победный бой рванувшуюся рать, Я кончил всё, что не успел начать! Хватило мне простых прикосновений Ее боков, и ляжек, и коленей, И взгляда с высоты холма в обрыв… Смешком за торопливость осудив, Прильнула пуще прежнего Коринна, Шепча меж ласк: «Мужчиной будь, мужчина! — И плача: — Восхищенью отдал дань, Ну а теперь — для наслажденья — встань!» А я, в ответ на это изобилье, Не чаял распахнуть былые крылья, Лобзая лишь затем, чтоб скрыть бессилье. Я всё еще желал ее — умом; Я знал: загвоздка лишь во мне самом — И стыл я, брюхом вверх, как снулый сом. Персты Коринны дивно деловито (Способные смутить и еремита, И в скалах высечь звонкие ключи), Но тщетно ворошили прах в печи. Дрожа, стыдясь, тоскуя и горюя, Я знал: холодным пламенем горю я! Ведь то, что было раньше как алмаз, Десятки стекол рассекавший враз, Та кровью девства смазанная шпага, Та сок из ран сосавшая бодяга, Предмет, в любви не ведавший преград, Не разбирая, перед или зад, Паж или дама, девка иль прелат, Всегда со всеми твердо одинаков — Теперь свернулся, словно кот наплакав! Растратчик, дезертир и мародер Съел страсть мою, питая свой позор. Чьи чары, чье бесовское заклятье Развратника поймали на разврате? Какая из последних потаскух Повинна в том, что светоч мой потух? Какая стародавняя погрешность Вдруг выплеснулась в слабость и поспешность? Как площадной буян и горлопан Прохожих задирает, зол и пьян, И всех храбрее выглядит как будто, Но, чуть война случится или смута, Он, трус, не кажет носа из закута — Так мой предатель громче всех орал, Был в уличной возне весьма не мал, А здесь, заслышав зов, на бой не встал! Бич горожан, любимчик горожанок, Теперь пиявок требует он, банок. Ну нет уж! Если вдруг не можешь ввысь — Как боров, ляг в грязищу — и усрись! Да чтоб тебя всего разворотило! Да чтоб ты с кровью слил свои белила! Да чтоб тебя на плаху, под топор! Да чтоб твои заряды — на запор! Коринне же, невинной до сих пор, Соитий пожелаю полновесных С десятком тысяч скотников окрестных. Ничто так не повредило репутации Рочестера в глазах потомства, как его разрыв с Драйденом и инцидент в Аллее Роз, в ходе которого на Драйдена набросились наемники с дубинками. Это произошло меньше чем за год до смерти Рочестера, и если он и раскаивался в содеянном, то примечательно, что никаких следов раскаяния в его диалогах с доктором Бернетом найти нельзя. Так, может быть, он не чувствовал за собой вины? Вряд ли лорд Рочестер вызвал бы на дуэль жалкого «мистера» Драйдена из кофейни Уилла. Незримый суд присяжных не вынес Рочестеру приговора, но даже если бы этот приговор звучал как «Виновен!», умирающий поэт мог бы обратить внимание суда на смягчающее его вину обстоятельство: его спровоцировали, причем провокация, очевидно, была нешуточной. Нападение имело место 12 декабря 1679 года, а 26 июля 1680 года Рочестер умер у себя в Вудсток-парке.
Для нас Джон Драйден — одна из крупнейших фигур в истории английской литературы и, бесспорно, первый поэт эпохи Реставрации. Личный враг Драйдена кажется с сегодняшней колокольни кем-то вроде жалкого драмодела-дилетанта Грина, завистливо порицавшего театральные успехи «выскочки Шекс-
