проник в канцелярию нового министра, где его приняли деловито и вежливо. Пьер Малыш не пожалел сил, чтобы раструбить о нем как о «сопернике Трумэна», а новый министр краем уха слыхал о Трумэне.

Министр был маленький толстенький человечек; он неведомо почему щеголял значком американской студенческой корпорации, зубы у него были крупные, белые и редкие, словно надгробные плиты, заготовленные для куда более просторного кладбища. Через его письменный стол доносился странный запах, будто одну могилу забыли засыпать землей. Я сопровождал мистера Смита на случай, если понадобится переводчик, но новый министр свободно говорил по-английски, правда, с таким американским акцентом, что в какой-то мере оправдывал свой значок. (Потом я узнал, что министр некоторое время служил посыльным в американском посольстве. Его производство в министры было бы редким примером выдвижения из низов, если бы в промежутке он не подвизался у тонтон-макутов адъютантом по особым поручениям при полковнике Грасиа, известном под кличкой Толстяк Грасиа.)

Мистер Смит принес извинение в том, что его рекомендательное письмо адресовано доктору Филипо.

— Бедняга Филипо, — сказал министр, и я подумал, что мы услышим наконец официальную версию о его кончине.

— Что с ним случилось? — спросил мистер Смит с похвальной прямотой.

— Боюсь, мы этого никогда не узнаем. Он был человек угрюмый, со странностями, и, должен вам сказать, профессор, с финансами у него не все в порядке. Было там одно дельце с водопроводной колонкой на улице Дезэ...

— Вы намекаете, что он покончил самоубийством?

Я недооценил мистера Смита. Ради высокой идеи он мог и схитрить, сейчас он решил не открывать своих карт.

— Может, и так. А может, он стал жертвой народного гнева. Мы, гаитяне, привыкли расправляться с тиранами по-своему.

— Разве доктор Филипо был тираном?

— Люди с улицы Дезэ не простили ему этого надувательства с водой.

— А теперь водопровод пустят? — спросил я.

— Это будет одним из моих первых мероприятий, — взмахом руки он обвел папки на полках у себя за спиной, — но, как видите, забот у меня немало.

Я заметил, что остальные скрепки на многих из его «забот» заржавели от длинной череды дождливых сезонов: видно, «заботам» этим еще долго суждено здесь лежать.

Мистер Смит умело возобновил атаку:

— Значит, о докторе Филипо все еще нет никаких известий?

— Как выражались у вас в военных сводках, «пропал без вести, есть опасения, что убит».

— Но я был на его похоронах, — сказал мистер Смит.

— Где?

— На его похоронах.

Я наблюдал за министром. Он ничуть не смутился. Издав отрывистый лай, который должен был обозначать смех (мне вспомнился французский бульдог), он заявил:

— Никаких похорон не было.

— Да, их прервали.

— Вы и представить себе не можете, профессор, как клевещут на нас наши враги.

— Я не профессор и видел гроб собственными глазами.

— Гроб был набит камнями, профессор... простите, мистер Смит.

— Камнями?

— Точнее говоря, кирпичами. Их привезли из Дювальевиля, где мы строим наш прекрасный новый город. Крадеными кирпичами. Мне бы хотелось показать вам как-нибудь Дювальевиль, если вы выберете утром время. Это наш ответ на постройку города Бразилиа.

— Но при этом присутствовала его жена.

— Бедная женщина, она — надеюсь, помимо своей воли, — стала игрушкой в руках бессовестных людей. Владельцы похоронного бюро арестованы.

Я отдал должное его находчивости и воображению. Мистер Смит был на время усмирен.

— Когда их будут судить? — спросил я.

— Следствие займет некоторое время. Заговор широко раскинул свои щупальца.

— Значит, это вранье, будто труп доктора Филипо во дворце? Говорят, его превратили в упыря и заставляют работать по ночам?

— Все это только суеверия, мистер Браун. К счастью, наш президент избавил страну от суеверий.

— В таком случае ему удалось то, что не удалось иезуитам.

Мистер Смит нетерпеливо нас прервал. Он сделал все, что мог, для доктора Филипо, и теперь его внимание целиком занимала его миссия. Ему вовсе не хотелось настраивать против себя министра неуместными разговорами об упырях и суевериях. Министр весьма благосклонно слушал его, выводя карандашом какие-то каракули. Это не означало, что он не слушал, — я заметил, что он чертил больше знаки процентов и плюсы; минусов там не было.

Мистер Смит говорил о здании, где разместится ресторан, кухня, библиотека и лекционный зал. Следовало бы оставить место и для будущих пристроек. Со временем можно будет подумать даже о театре и кино; вегетарианское общество мистера Смита уже и теперь могло снабжать документальными фильмами, и он надеется, что вскоре — если им будут предоставлены возможности — появится школа вегетарианской драматургии.

— А пока, — заметил он, — мы всегда можем опереться на Бернарда Шоу.

— Грандиозный проект, — признал министр.

Мистер Смит жил в республике уже неделю. Он видел, как похищали труп доктора Филипо; я возил его на машине по самым нищим кварталам. Вопреки моему совету он в то утро сам пошел на почту за марками. Я сразу же потерял его в толпе, а когда нашел, оказалось, что он ни на шаг не продвинулся к guichet [окошко (фр.)]. Его взяли в оборот два одноруких и три одноногих калеки. Двое пытались всучить ему грязные, захватанные конверты с аннулированными гаитянскими марками; остальные откровенно попрошайничали. А какой-то безногий устроился у его колен и выдернул шнурки из ботинок, чтобы их почистить. Увидев, что собралась толпа, пробовали протиснуться поближе и другие. Молодой парень с дырой вместо носа, опустив голову, пытался протаранить себе дорогу в самую гущу. Безрукий поднимал над толпой две розовые, словно полированные, культи, демонстрируя иностранцу свои увечья. Это была обычная тут сцена, вот разве что иностранцы стали редкостью. Мне пришлось пустить в ход силу, чтобы пробиться к нему, и моя рука ненароком наткнулась на жесткую безжизненную культю, словно на резиновую дубинку. Я отвел ее в сторону и почувствовал к себе отвращение, словно оттолкнул страждущего. Я даже подумал, а что сказали бы обо мне отцы св. Пришествия? Так глубоко коренятся в нас привычки и верования нашего детства. Я потратил минут пять, чтобы вызволить мистера Смита, но шнурков своих он лишился. Прежде чем идти к министру социального благоденствия, нам пришлось зайти к Хамиту и купить другие шнурки.

Мистер Смит сказал министру:

— Конечно, наш центр не будет давать прибылей, но зато мы обеспечим работой библиотекаря, секретаря, бухгалтера, повара, официантов... а со временем, я надеюсь, и билетерш в кино... По меньшей мере человек двадцать. Киносеансы будут просветительные, бесплатно. Что касается театра... Что ж, не стоит так далеко заглядывать вперед. Все вегетарианские продукты будут поставляться по себестоимости, а книги — тоже бесплатно.

Я слушал его с изумлением. Он был по-прежнему во власти своей мечты. Действительность не могла ее поколебать. Даже сцена на почте ее не омрачила: гаитяне, избавленные от кислотности, нищеты и страстей, вскоре радостно примутся за ореховые котлеты.

— Новый город Дювальевиль, очевидно, нам подойдет, — продолжал мистер Смит. — Я не противник современной архитектуры, — вовсе нет. Новые идеи нуждаются в новых формах, а я хочу поделиться с вашей республикой новой идеей.