боль шею частью убирается не к лицу, но мне так не кажется; принцесса очень обаятельна в своих необычных прическах. В те дни она читала пьесы англичанина Шекспира в переводе на немецкий. И вот, глядя в зеркало, она сказала мне полушутливо:

– О, я несчастнейшая из принцесс! Я – Офелия…

– Офелия – не принцесса, – заметила я, улыбаясь.

– Отчего же? – Ее величество живо обернулась от зеркала. – Вспомни, датчане требовали возвести на престол Лаэрта. Мать принца Гамлета желала видеть ее своей невесткой. Я думаю, Офелия – польская принцесса.

– Польская? – Я искренне удивилась.

– Да, да. Ведь ее отец – Полониус, то есть поляк.

Я с удовольствием согласилась с ходом рассуждений Ее высочества.

Во время торжественного обеда принц сидел за столом рядом с императрицей. Чуть поодаль поместилась принцесса Елизавета. Принцесса Анна сидела напротив Его светлости и могла бы хорошо рассмотреть его, но, как она призналась мне на следующий день, ей было неловко. Природная застенчивость не позволила ей рассматривать возможного жениха в упор.

К балу принцесса была одета великолепно и с хорошим вкусом. Мне прислано было платье из гардероба Ее высочества, красное, атласное, отделанное алансонским кружевом. Куафер убрал мне голову.

В бальной зале обе принцессы и Ее величество показались мне похожими необычайно. Это была явственная родственная схожесть черт. Все трое были черноволосы, с большими черными глазами, несколько навыкате, в лицах видна некоторая смугловатость. Впрочем, императрица и принцесса Елизавета белятся. Говорят, что эта смугловатая кожа, пышные темные волосы, большие черные глаза являются фамильными чертами династии Романовых, к которой принадлежат Ее величество и обе принцессы.

Большая зала дворца была украшена померанцевыми и миртовыми деревьями в полном цвету. Деревья, расставленные шпалерами, образовали с каждой стороны аллею, оставляя довольно пространства для танцев. Эти боковые аллеи, в которых были расставлены скамейки, давали возможность танцующим отдыхать на свободе. Красота, благоухание и тепло в этой своего рода роще – тогда как из окон были вид ны только лед и снег – казались чем-то волшебным и наполняли душу приятными мечтами. В смежных комнатах пода вали гостям чай, кофе и разные прохладительные напитки; в зале гремела музыка и происходили танцы. Аллеи были наполнены изящными кавалерами и очаровательными дамами в роскошных платьях. Ко мне приблизилась нарядная леди Рондо и сказала мечтательным голосом:

– Все это заставляет меня думать, будто я нахожусь среди фей, в моих мыслях восстают картины из «Сна в летнюю ночь» Шекспира…

Затем она любезно спросила меня о тетушке Адеркас, получила ли я письмо от тетушки. Спрошено было с такою легкостью, как будто госпожа Рондо ни о чем не знала, не подозревала, а спрашивала меня попросту, проявляя дружественную любезность. Я улыбнулась в ответ, но не знаю, какой вышла моя улыбка. Я отвечала, что еще не получила письма. Зачем она спрашивала? Возможно, действительно без всякой задней мысли, из простой любезности, возможно, почти машинальной.

Ее величество предложила принцу Вольфенбюттельскому открыть бал в паре с принцессой Анной. Обер-гофмаршал подал руку принцессе Елизавете. Видно, что императрица любит наблюдать за весельем своих подданных, но говорят, сама она танцует редко. Я протанцевала два контраданса с маркизом Ботта д'Адорно. Это особые контрадансы, изобретенные в Петербурге, потому они зовутся русскими контрадансами. Маркиз сказал мне несколько учтивых фраз, я была ответно учтива. Несчастное мое пристрастие к Андрею… Лишь он один существует для моего чувства…

Мне понравился так называемый крестьянский танец, простой, но красивый; его танцевали обе принцессы вместе с еще несколькими дамами, показывая тем самым, что ценят не одно только иностранное. Польские танцы в Петербурге танцуют чаще и изящнее, чем в Германии. В восемь часов Ее величество поднялась со своих кресел, чтобы идти к ужину. Таким образом бал завершился.

Чета Сигезбеков трогательно опекает меня. Получены два долгожданных письма – от тетушки Адеркас и от Карла. Карл по-прежнему не имеет службы и надеется на господина фон Витте. Но мы еще так молоды – он и я! Тетушка пишет так, будто ничего не произошло, будто она уехала по своей во ле. Она дает мне тысячу добрых, но мелочных советов, как беречь здоровье в холодном климате России, и умоляет меня быть благоразумной… Моя несчастная любовь… Какая мне польза от того, что я благоразумно избегаю последней степе ни короткости с моим любимым!.. Неблагоразумное мое чувство, не избыть мне его… В завершение своего письма тетушка написала несколько простых строк, полных искренней тревоги обо мне. Я чуть не плакала. Она, заменившая мне мать, любит меня чрезвычайно и очень тоскует обо мне…

Андрей назначен «малером», то есть рисовальщиком, а не маляром, при известной Кунсткамере в Академии. В его обязанности будет входить зарисовывание всевозможных редкостей, вновь поступающих, и отчасти подновление старых экспонатов. Это доставит ему постоянный заработок. Я было порадовалась за него, но тотчас увидела, как сам он расстроен и даже раздражен. Сменила и я радостный тон на утешительный. Я могу понять моего возлюбленного. Конечно, он желал бы сделаться вольным живописцем, писать портреты, натюрморты и пейзажи, подобно голландским художникам, и жить, как они, продажей своих картин. Но в России подобный образ жизни невозможен даже для такого маститого художника и славного мастера, каковым является Каравак.

В помещениях этой самой Кунсткамеры я была, сопровождая принцессу.

Принц делает визиты. В первую очередь, разумеется, к наиболее влиятельным при дворе особам – вице-канцлеру графу Остерману, канцлеру князю Черкасскому; что же до обер- камергера Бирона, то все были удивлены, когда Бирон сам нанес принцу визит и пробыл у Его высочества около часа. И это обер-камергер, известная горделивость которого явственно переходит в спесивость!

Кништедт, брауншвейг-вольфенбюттельский посланник в России, сделался в последние дни весьма важной особой. Юлия передала принцессе мнение посланника о Ее высочестве; при дворе уже знают его слова о красивом лице, хороших манерах и благовоспитанности принцессы. А когда Юлия сказала о высказанной посланником надежде на то, что между принцем и принцессой возникнут добрые отношения, Ее высочество, не совладав с волнением, приложила к лицу ладони. Ей уже довелось беседовать с принцем. Она знает и понимает, что должна полюбить его, и это при ее скромности и застенчивости затрудняет их знакомство, или, как это говорится по-русски, «свыкивание» (svicivanje).

Мне приказано явиться к Ее величеству. Завтра. Ее высочество ободрила меня и сказала, что императрица узнала о моих записках и желает говорить со мной. Бесполезно было предполагать, кто именно осведомил императрицу. Это мог быть кто угодно! Вернее всего, первоисточником явилась Доротея Миних, которой госпожа Сигезбек похвасталась, желая искренне выставить меня замечательной умницей. Ее высочество ободряла меня и между прочими своими словами заметила, что полагает совершенно естественным писание записок, предназначенных лишь для того, кто их и пишет.

– Я уже говорила с тетушкой, – сказала принцесса, имея в виду, разумеется, Ее величество. – Будь покойна, тетушка не сделает тебе ничего дурного…

Уверенность принцессы вовсе не успокаивает меня. Одна ко я замечаю некоторые перемены в характере принцессы, она стала более уверенной в себе. Это нельзя не связывать с «главным делом», как называют возможный брак. Не является ли эта новая уверенность в себе проявлением возникшей любви к принцу? Что до моих записок, то я знаю, как мне поступить. Но как деликатна принцесса! Ей совершенно не свойственно грубое любопытство. Она не желает унижения подчиненных ей людей и подданных. Ее правление должно стать благом для этой страны…

Я сказала и Андрею, что мне приказано явиться к Ее величеству. Но я совершенно не ожидала увидеть на его лице выражение мрачного отчаяния.

– Что делать?! Что делать?! – повторил он несколько раз.

Я пыталась успокоить его. Он говорил, что ему страшно было бы потерять меня. Я поцеловала его в губы.

– Отчего же потерять? Со мной ничего не случится. Я под покровительством и защитой Ее высочества.

– Мне страшно, потому что я не могу помочь тебе. Я умру, если потеряю тебя, – признался он.

Мы снова целовали друг друга в губы. Он совершенно уверен в том, что в России все, имеющие власть,