лицу.
Я утешала Ее высочество и заметила осторожно, что ведь это очень нелегко – любить человека, изменившегося так страшно, утратившего разум…
На самом деле разве я знала доподлинно, что герцогиня Мекленбургская утратила разум? Я, конечно же, была неосмотрительна, высказав в качестве данности подобное предположение, но оказалось так, что я лишь облегчила душевные муки принцессы.
– Так страшно! – проговорила она сквозь слезы. – Так страшно!.. Она лежит без языка, она делает под себя. Мне страшно, страшно…
Я как могла утешала Ее высочество. Сейчас две одинокие девушки, ночью, при свете свечей, пламя которых смутно колебалось, мы сделались настолько близки; мы забыли, казалось, о том, что разделяло нас. Я плакала вместе с ней и сбивчиво говорила о своих родителях, ведь я так рано осталась сиротой. Наконец Ее высочество успокоилась.
– Завтра мы не будем учиться, – сказала она. И снова это прозвучало так по-детски.
Она заговорила о том, что императрица желает сменить двух фрейлин из числа тех, что определены к Ее высочеству.
– И кого же назначат ко двору Вашего высочества? – спросила я, радуясь прояснившемуся лицу принцессы.
Она отвечала, что ее заветным желанием было бы приблизить меня еще более и порадовать придворным назначением, но Ее величество нашла мою особу недостаточно знатной для занятия подобной придворной должности. Это было обидно мне, однако же я поспешила заверить Ее высочество, что моя преданность и верность остаются неизменны, а придворная служба никогда не привлекала меня.
– …Единственное мое желание – бескорыстно служить при Вашей особе…
Она обняла меня и поцеловала с нежностью в щеку. Затем сказала, что Ее величество постановила назначить на должности фрейлин принцессы сестер Менгден: Якобину и Юлию. Это назначение никак не могло понравиться мне. Ежедневно видеть младших сестер графини Миних – меня это вовсе не прельщало; у графа будет лишний повод сталкиваться со мной. Я осторожно заметила, что ничего не знаю об указанных девицах, но выбор императрицы, столь заботливой в отношении племянницы, несомненно не может оказаться дурен. Ее высочество легко и чуть разочарованно вздохнула. Я посмотрела ей прямо в глаза, стараясь придать своему взгляду чрезвычайную выразительность, и сказала, что никогда, ни при каких обстоятельствах не покину ее. И все же мне почудилось, будто она по своей ребячливости просто-напросто не поняла, что я не имею ни права, ни возможности выражать неодобрение указам Ее величества.
Спустя два часа нам принесли холодный ужин. Под утро принцесса задремала, у меня уже давно слипались глаза. Я отвела Ее высочество в постель и неумело раздела. Она уснула тотчас. Я, не раздеваясь, прикорнула в ногах постели. Потом тетушка ласково пробудила меня от поверхностного сна и, в свою очередь, увела в свои комнаты, где горничная раздела меня, после чего я уснула уже крепким сном и долго спала, не просыпаясь и без сновидений.
Карета увезла меня в дом Сигезбеков. Однако ни на следующий день, ни даже спустя неделю я не увиделась с Ее высочеством. Вечером того дня, когда я воротилась после ночи в покоях принцессы, у меня сделался жар, голову разламывало. Господин Сигезбек счел причиной моего недомогания чрезмерную усталость. Госпожа Сигезбек поила меня успокоительным питьем, которое сама готовила, следуя предписаниям мужа. Я провела в постели более десяти дней, причем в первые пять дней меня терзала нервическая горячка, я едва сознавала окружающее. Затем мне полегчало. Когда я, еще слабая, поднялась с постели, оказалось, о моем здоровье тревожились. Присылали узнать обо мне леди Рондо, Швар, Доротея Миних, а также чесальщица пяток Воронихина и ее дочь. Любопытно, что тетушка, перечисляя мне этих печаль ников и печальниц, спокойно и ничего не поясняя, назвала и некую «госпожу Меркурьеву». В первое мгновение я не поняла этой волны, так внезапно накатившей, этого чувства внезапной неприязни. Я не вспомнила, кто же это. Но уже в следующее мгновение сообразила, разумеется. Испугалась ли я? Нет, я не думаю, не верю, чтобы нарумяненная босая жена Андрея догадалась… Должно быть, она просто-напросто щеголяет важным для нее образом возрастной замужней дамы, ей не хочется отставать от матери… Вот уже несколько дней тетушка находилась при мне. Тетушка несколько раз подряд серьезно повторила короткий рассказ о том, как встревожена моей болезнью принцесса. Ее высочество исходатайствовала у императрицы дозволение госпоже Адеркас несколько дней кряду отсутствовать во дворце.
Я приходила в себя после болезни. Из дворца не присылали за мной. Доставлено было краткое письмо, чрезвычайно учтивое французское письмо от Андрея, то есть от «господина Меркурьева»; однако адресовано было письмо не мне, а госпоже Сигезбек; Андрей учтиво просил прощения за испуг, при чиненный мне им нечаянно. Само получение этого скромного краткого учтивого послания поддержало меня удивительно. Я развеселилась. И не сразу приметила, что госпожа Сигезбек почти досадует на мою веселость. Спустя день или два после получения письма господин доктор у себя в кабинете разбирал новоприсланные книги. Иоганн передал мне приглашение в кабинет. Я вязала кружева в гостиной у окна. Было так легко на душе. Господин Сигезбек сказал мне, что очень рад моему выздоровлению и заранее приготовил мне подарок. Я быстро посмотрела на книги, сложенные в беспорядке на столе. Разумеется, внимание мое привлекла толстая «Тайная история любовных приключений Генриха IV». Одно сочинение того же автора, мадемуазель де Ла Форс[54] – «Тайную историю Марии Бургундской», – я уже пролистала в свое время, улучив минуты, когда господин Сигезбек занят был каким-то ботаническим атласом. Но на этот раз он заметил, куда клонится мое внимание, и шутливо погрозил мне пальцем:
– Нет, нет, Ленхен, тетушка и моя милая жена отнюдь не похвалят меня, если я предоставлю сей фолиант в твое распоряжение. Однако я для тебя приготовил другой подарок. Полагаю, именно этой книге, которую я сейчас намереваюсь подарить тебе, суждено пережить века…
И вот я в полном восторге держу обеими руками «Историю Жиля Блаза из Сантильяны»[55]. Я вышла из кабинета с книгой в руках, напевая «Прекрасную Алину»[56]. В гостиной госпожа докторша прибирала оставленное мною кружево.
– Ах, Элена, Элена, – заговорила она с грустью и досадой, – как мало ты думаешь и заботишься о своей жизни!
Я хотела было взять свое вязанье, чувствуя себя несколько виновной, но госпожа докторша отослала меня движением руки и словами:
– Оставь как есть. Ступай, читай свою никчемную книгу, несомненно не предназначенную для девиц. Доктор делает себе забаву из твоего воспитания, а я тебе не мать…
– Простите, – тихо отозвалась я на эту речь. И приостановилась.
– Не знаю, простишь ли ты в будущем всех нас: меня, господина моего супруга и твою взбалмошную тетушку…
Я удивилась подобной оценке тетушки Адеркас – она никогда не казалась мне взбалмошной.
– Что-то произошло? – спросила я. – Что-то дурное?
Моя кротость явно смягчила госпожу Сигезбек.
– Нет, нет, я просто не в духе. Ноет левый висок. Это к дождю. Ступай к себе.
Я покорно удалилась и уселась за книгу в своей комнате. Спустя несколько минут горничная принесла мне мои кружева.
Изящество и остроумие приключений Жиля Блаза восхитили меня. Побольше бы таких книг, и тогда, возможно, большая часть жизненных неудобств казалась бы сущими мелочами… И если бы еще Андрей прочел эту книгу и мы бы могли говорить… И вдруг это и произойдет когда-нибудь…
Я читаю, гуляю в саду. Здоровье мое крепнет день ото дня. Из дворца не присылают за мной. Порой задумываюсь, что бы это значило? Герцогиня Мекленбургская жива. Тетушка не приезжает. Госпожа Сигезбек выглядит задумчивой.
Однако со вчерашнего дня я больше не думаю ни о дворце, ни о принцессе, ни о тетушке. Надо бы описать чувства, переживаемые мною, но я не могу. Я даже не представляю, как это возможно: в одно и то же время – и переживать чувства, и описывать их… Но вовсе не писать я не могу. Поэтому сама себе прощаю нынешнюю сухость своего письма.
Итак…
