План переселения Лапши в саратовский луг и устройства там колодца и мазанки немало также занимал Сергея Васильевича. Написав письмо исправнику, он сделал маленькую смету 'о вероятных доходах', которые принесет луг: смета оказалась в высшей степени удовлетворительною. Все подтверждало мысль Сергея Васильевича, что переселение должно быть совершено со всевозможною поспешностью. Так он и думал сделать, но, к сожалению, не так сделалось.
Проект о переселении сменился совершенно неожиданно и даже совершенно независимо от Сергея Васильевича проектом об устройстве сельской больницы. Это произошло вот по какому случаю: на другое утро, когда письмо к исправнику было отослано, Сергей Васильевич отправил к Лапше Агапа Акишева; ему хотелось узнать, делаются ли там какие-нибудь приготовления к отъезду. Через пять минут посланный вернулся с отрицательным ответом.
- Сам я не видел, сударь, - подхватил Акишев, - а только сказывают: очень, то есть, разнемогся.
- Кто разнемогся?
- Тимофей, сударь; всю ночь, то есть, жаловался, а теперь так даже встать никак, то есть, не может…
Доброе лицо Сергея Васильевича изобразило в одно и то же время сожаление и досаду: он взял свою пастушескую шляпу и, сопровождаемый Герасимом, направился к избе Тимофея. Катерина повела их в клеть, где лежал ее муж.
- В ночь, сударь, схватило; думали, уж совсем помрет, - сказала она, - сначала на грудь жаловался: 'дух, говорит, не переведу', потом и весь разнемогся, отнялись руки и ноги; даже владать ими не может…
- Ну, а теперь как? - заботливо спросил помещик.
- Теперь как словно полегчило маленечко; заснул.
- Тсс… ну, так оставь его, пускай спит! - шепнул Сергей Васильевич, останавливаясь у дверей клетушки, - Странно, что это так вдруг случилось…
Впрочем, я вчера еще заметил: он был не совсем здоров.
- Он уж давно, сударь, на грудь жалуется, - возразила Катерина. - Пять дней тому, как мальчика-то моего… вот что я вам, батюшка, сказывала… он в овраг упал, расшибся добре… должно быть, не через это ли теперь мучится…
Сергей Васильевич приказал дать знать, когда Лапша проснется, и вышел на улицу.
- Надо будет тотчас послать в уездный город за доктором, - сказал он, оборачиваясь к управителю.
- Слушаю-с… Осмелюсь только доложить, Сергей Васильевич, напрасно, сударь, изволите себя беспокоить: доктор ничего здесь не сделает… напрасно деньги отдать изволите.
- Прекрасно! пре-е-красно! - воскликнул с горячностью Белицын. - Надо, следовательно, предоставить этого человека на произвол судьбы: пускай он страдает, пусть умрет даже - не так ли, а?.. Это удивительно, что за народ! Удивительно, удивительно! - подхватил он, досадливо надвигая на глаза пастушескую шляпу.
Герасим Афанасьевич замялся.
- Я, то есть, в том рассуждении, Сергей Васильич, что они доктора не послушают, - сказал он, - уж это, сударь, народ такой; никаким манером не сообразишь с ним… Эти случаи уж бывали: доктор скажет, то и то надо исполнить - они ничего этого не сделают; уж это, сударь, верно! Они пойдут к какой-нибудь ворожее, своей же бабе, ей поверят, а доктора ни за что, сударь, не послушают.
- Но ведь должны же они понимать, что доктор человек ученый, что он всю свою жизнь занимается лечением, тогда как баба какая-нибудь ничего не смыслит и только плутует…
- Они этого, Сергей Васильич, не берут в рассужденье. Иной втрое передаст против того, что взял бы доктор… да дело не в счете; положим, хошь бы через эфто какую пользу себе получил, а то ведь другой раз на всю жизнь несчастным остается… и все-таки, сударь, пойдет скорее к ворожее, чем к доктору. Вот, я вам доложу, прошлую осень какой был случай: вижу я, захромал кузнец; поглядел - так, рана маленькая от обжоги; приложил я ему сала; через три дня совсем заживать стала; прошла неделя - не видно кузнеца; спрашиваю, говорят: ноги лишился. Я к нему; точно: ногу, как бревно, разнесло, смотреть так даже ужасно… Что ж? ведь признался: у ворожеи был;
'думал, говорит, скорее заживет!' Она возьми да и намажь ему рану-то скипидаром - просто всю ногу разъело! Насилу, сударь, вылечили… То ли еще делают! купорос к ранам прикладывают, мышьяком присыпают…
- Это ужасно! - сказал Сергей Васильевич, раскланиваясь очень сухо с проходившими мимо него бабами и мужиками и как бы желая дать почувствовать, что не совсем-то ими доволен. - Так, однакож, никак нельзя оставить, - примолвил он,
- этак вся деревня превратится в калек.
- Выздоравливают, сударь! - спокойно возразил Герасим.- Русский человек крепок! Благодаря бога, у нас в Марьинском все теперь здоровы, кроме вот Тимофея, и между тем все, сударь, спокон веку у ворожеек лечатся…
- Это не резон! Если до сих пор не произошло несчастия, то можно ожидать его. Надо будет непременно принять меры, - примолвил Сергей Васильевич тоном, который показывал, что он сильно углубился в самого себя.
Вернувшись домой, он прошел прямо в кабинет, взял лист бумаги и надписал сверху: 'Проект марьинской больницы' и принялся выставлять цифру подле цифры.
Предположено было сначала устроить десять постелей. Но заключительный счет, в который вошли расходы постройки, наем фельдшера, покупка медикаментов и содержание больных, был так велик, что число постелей убавлено было тотчас же наполовину. Цифра все-таки превышала ожидания Сергея Васильевича; но это его не остановило: набросав карандашом легкий план постройки, он понес его к жене. С первых слов мужа Александра Константиновна протянула ему обе руки свои.
- У тебя всегда такие славные идеи, Серж! - сказала она радостно, глядя ему в глаза. - Я сидела здесь и думала именно: что, если б все мы жили больше в своих деревнях, ближе бы знакомились с сельским бытом… сколько добра можно сделать! сколько пользы! И как все это легко: стоит только чуть-чуть себя принудить.
Принужденье даже совсем нетрудное: сельская жизнь имеет также свою приятную сторону, свою поэзию… Вот хоть бы теперь эти безделицы! - присовокупила она, приподымая пеструю ситцевую шапочку,
