меня, я кричу и хлопаю бичом, она переходит в галоп, и вот уже ее прекрасное, гибкое и сильное тело взвивается в воздух и совершенно бесшумно перелетает через высокое препятствие. За ней следует Тибет, правда, не без того, чтобы предварительно меня обругать и чуть посопротивляться, но потом и она взлетает на двухметровую высоту, а следом за ней это проделывает и Дейзи.

Цейлон и Дейли, эти новички и «малютки», такого еще не умеют. Мы с Германом Гауптом решили провести с ними сейчас небольшой урок, чтобы постараться научить их этому трюку. Сбоку от высокого препятствия мы воздвигаем небольшое, а кроме того, еще и сами загораживаем им путь к отступлению, широко раздвинув ноги, чтобы Дейли, эта избалованная особочка, не могла прошмыгнуть мимо нас. Но никакое щелканье кнутом, никакое гоняние по клетке не приносят желаемого результата. Ведь эти двое выросли в обществе людей и нисколько нас не боятся. Дейли пытается просто-напросто проскакивать у нас между ног, и нам приходится в последний момент поскорее отскакивать в сторону. Пробуем иначе: палку с бархатным занавесом кладем на пол. Дейли благоволит наконец через нее перешагнуть. Когда препятствие приподнимают на двадцать сантиметров, она тоже не проявляет страха перед ним. В последующих тренировках препятствие будет день ото дня подниматься все выше и выше, пока Дейли наконец не научится перелетать через него полосатой молнией, как и все остальные участники номера.

Но Цейлону не должна прийти в голову мысль перескочить вслед за сестрицей через синюю портьеру: для него задуман совсем иной трюк. Бархатное полотно чуть сдвигается в сторону, образуя узкую щель, через которую можно прошмыгнуть, чем Цейлон и не преминул воспользоваться. Щель эту день ото дня будут суживать, пока Цейлон не привыкнет своей мощной башкой просто-напросто отодвигать портьеру в сторону и убегать таким образом с манежа, не утруждая себя прыжком. Когда зрители это увидят, то будут покатываться со смеху над «находчивостью» этого «лентяя» и «манкировщика».

На следующее утро я снова в цирке и опять самостоятельно провожу весь номер от начала до конца. При этом мне бросается в глаза, как тщательно Гаупт каждый раз проверяет, хорошо ли скреплены цепями решетки прохода, ведущего из клеток на манеж. Он проверяет собственноручно — одну за другой. Меня это, признаться, удивляет — ведь для этой работы существует десяток подручных!

— Не-е, в этом деле ни на кого другого положиться нельзя! — сказал он в ответ на мой недоуменный вопрос — Иначе может повториться то же самое, что было уже однажды в 1929 году, в Нюрнберге. Там до сих пор еще один ресторанчик носит название «У тигриного прыжка». Было это в шесть утра, вот как сейчас. В тот раз вырвалась на свободу наша тигрица Бетти. Быстрым аллюром она пересекла манеж и выбежала из цирка на улицу. На манеже как раз репетировал известный наездник Георг Буркхардт, так тот от неожиданности чуть не вывалился из седла. А на улице люди вдруг увидали такую картину: идет женщина с хозяйственной сумкой, должно быть, с рынка, а за ней, принюхиваясь к сумке, плетется, словно послушная собачка, огромный тигр. Ей покричали, она обернулась и… шлепнулась в обморок. А Бетти наша испугалась еще побольше нее, да как сиганет прямиком через открытое окошко в ресторан гостиницы «Европейский двор», где она приземлилась прямо перед буфетной стойкой. Буфетчица завизжала как резаная и выскочила из комнаты, захлопнув за собой дверь. Очутившись одна, Бетти сразу же успокоилась и принялась со знанием дела обследовать помещение ресторана.

Тем временем в погоню за сбежавшей тигрицей бросились все циркачи, кто только был на месте. К сожалению, кинулись в погоню и индейцы (выступавшие в том же цирке), да притом в полном воинском облачении. Если бы дрессировщик был один, он наверняка тихо и мирно сумел бы заманить Бетти в подвезенную к гостинице транспортную клетку. Но возбужденные погоней индейцы подняли такой дикий шум и гвалт, что испуганная Бетти снова выпрыгнула через окошко во двор (притом на сей раз окно было закрыто и ей пришлось пробить головой стекло!). Осколки так и брызнули во все стороны, а обезумевшая от ужаса тигрица кинулась очертя голову бежать. Но когда она хотела перемахнуть через железную ограду, то напоролась на острие, которое, словно пика, пронзило ей бедро, и несчастная осталась висеть, точно жук на булавке.

Вот теперь дело становилось действительно опасным! Тем не менее дрессировщику все-таки удалось, всеми правдами и неправдами, высвободить беснующееся от боли животное из плена и привезти назад в цирк. И несмотря на то что через пару часов из Лейпцига на специальном самолете прибыл ветеринарный хирург, роскошную тигрицу спасти не удалось: к вечеру того же дня она скончалась.

Да, некоторые тигры остаются в памяти работников цирка навсегда! Так, Раджа, отец Цейлона, оставил своему учителю, Герману Гаупту, на память изуродованную правую руку: средний палец на ней больше не сгибается. Кроме того, Гаупту пришлось несколько месяцев пролежать в больнице с заражением крови. Раджа был потомком одного из тех пятнадцати уссурийских тигров, которых в 1912 году отловили по специальному заказу старого Саррасани. До тех пор на цирковых афишах фигурировали всегда только «бенгальские королевские тигры». Могучие «сибиряки» были в то время настоящей сенсацией, а поскольку кровь их и по сей день течет во многих дрессированных тиграх, то стоило заплатить те восемьдесят тысяч марок, которые Саррасани пришлось выложить тогда за свой экзотический заказ. Ведь отлов живых тигров — дело куда более сложное, чем их отстрел. Так, тигролов Дельмонт рассказывает об ужасном случае… Неосторожный юнец, участвовавший в операции, свалился в ловчую яму, в которой сидел тигр. Взбешенный зверь тут же на него набросился. В мгновение ока, раньше, чем присутствующие успели сообразить что к чему, отец парня прыгнул в яму вслед за ним. Вооружен он был одним лишь охотничьим ножом. У Дельмонта не было под рукой ружья, так что, пока этих двоих удалось вытащить из ямы, отец был уже мертв, а парнишка так тяжело ранен, что скончался через пару часов. Но и тигр пострадал не меньше: на шее у него зияла такая страшная ножевая рана, что его пришлось пристрелить.

Так что тигры — это дорогое удовольствие. Не то что львы. Но особенно тяжела потеря дрессированных, прирученных зверей. После того как цирку Саррасани удалось в течение Первой мировой войны сохранить в целости и сохранности всех своих хищников, они в 1918 году внезапно почти поголовно погибли из-за того, что им скормили мясо больной сапом лошади. К тому же еще и большая часть ценных породистых лошадей заразилась этой страшной неизлечимой болезнью, опасной и для человека. Подобное же произошло и у знаменитого дрессировщика Джулиуса Сита. Во время гастролей у него умерли одновременно все его двадцать пять львов, которым скормили мясо сапной лошади.

Итак, я дважды продемонстрировал весь номер от начала и до конца ранним утром перед пустым зрительным залом и пришел к выводу, что нечего мне больше вскакивать ни свет ни заря в пять утра, потому что то, что утром получается, получится и вечером, перед заполненным зрительным залом.

Администратор, господин Штром, пошел обговорить это дело с мадам Саррасани, но неожиданно вернулся с отказом: нет, я не буду в этом месяце выступать с тиграми на арене, а только в следующем, потому что в программе сейчас объявлены медведи, а тигры будут потом. Полдня я хожу подавленный и огорченный. Мое тщеславие задето. Шутка ли — я одолел дело за шесть дней, а теперь будут говорить, что мне понадобился на это целый месяц! Кроме того, кончится срок страховки, и придется заключать новый договор. Я решаю позвонить мадам Саррасани сам. Между нами происходит длинный нервный разговор, обе стороны не хотят уступать, каждый старается настоять на своем, но — ура! — я побеждаю. Мадам Саррасани сдалась:

— Пусть будет по-вашему, доктор. В субботу медведей, так уж и быть, заменим тиграми.

Ну что ж — день и время для меня вполне подходящие! Надеюсь, что зрители не будут разочарованы тем, что вместо медведей увидят тигров.

Несколько наших старых знакомых каким-то образом узнали о моих утренних «упражнениях с тиграми». Так, мне вдруг позвонил мой старый учитель английского, доктор Адам. Это ему я обязан тем, что знаю английский язык немножко получше, чем его знают обычно после окончания реального училища. И благодаря его стараниям я провел не одну бессонную ночь (а уж воскресных вечеров не счесть!) за зубрежкой английских слов и упражнений, И как часто я вместо того, чтобы заниматься любимым делом, например постройкой курятников или выведением карликовых пород кур, был вынужден читать английские книжки!

Он спросил меня, не испытываю ли я чувства страха перед завтрашней «премьерой». Я ответил:

— Гораздо меньше, чем тогда, перед вашими контрольными по английскому языку!

И мы пустились в воспоминания. Я стал убеждать его, как в корне неверно ходовое представление о «беззаботном детстве». Разумеется, в мальчишеском возрасте обычно не приходится заботиться о еде и одежде, но дети ведь и не думают никогда о подобных вещах. Зато мне кажется, что за все девять лет школьной жизни у меня не было дня, когда бы меня не отягощала хоть какая-нибудь забота, когда бы я не