«Мои» шесть тигров еще лежат, лениво развалившись в своих отделениях. В самом дальнем углу стоит персональная клетка «недоступной» Гитты. Я окликаю ее, но, как это обычно бывает у долго живущих в неволе зверей, она не обращает ни малейшего внимания на возню людей за пределами своей клетки. Она не удостаивает меня ни взглядом, ни даже легким подергиванием черного кончика своего хвоста. А поскольку мы, люди, равно как и большинство обезьян, совершенно не переносим, когда нас не замечают, то меня подмывает желание просунуть руку сквозь прутья и погладить надменную Гитту. Но в последний момент я вспоминаю, какие ужасные шрамы остались на руках супругов Гаупт, на память о подобных «шутках», и отказываюсь от своей затеи…
Гитта, а также Тибет и Дейзи находятся в том возрасте, когда почти каждый тигр возводит вокруг себя как бы незримый круг, который никто, ни дрессировщик, ни сородичи, не имеет права переступать, если не хочет вызвать скандала. Тигры в каждой дрессированной группе составляют своего рода семейство со своей твердой иерархией, точно так же, как это наблюдается в любой своре собак или на птичьем дворе. Дейзи должна покоряться старшей — Тибет, Фатма должна уступать дорогу им обеим. Каждое отдельное животное из этих шести отвоевало себе свое место и зорко следит за тем, чтобы его сохранить, а при возможности и улучшить. И чем старше оно становится, тем болезненнее к этому относится.
Укротитель тоже входит в состав «своры» в качестве ее вожака. Сохранить за собой это место он может лишь при условии, если ежеминутно и беспощадно демонстрирует свое превосходство. Потому что в «своре» каждое животное зорко следит за любым проявлением слабины у вышестоящего, чтобы при удобном случае тут же продвинуться рангом выше. К счастью, и животные меж собой чрезвычайно редко путем настоящего боя решают, кто кому должен подчиниться. В большинстве случаев достаточно одного только решительного поведения, чтобы запугать соперника. Поэтому-то дрессировщику и удается удерживать за собой руководящие высоты. Даже если он физически слабый человек, то мужеством и силой воли все равно обладать обязан — это безоговорочно. Иначе у него ничего не выйдет. Размахиванием руками и беспорядочным хлопаньем бича ничего с хищными животными не добьешься. Я уверен, что звери обладают гораздо более тонким чутьем для определения фальши, актерства, чем большинство людей, именно потому, что природа их такова, что заставляет всегда искать слабину у другого. Даже зубная боль у дрессировщика может отразиться на поведении его львов и тигров!
Вот именно эти тесные взаимосвязи между человеком и животным и делают цирковую дрессировку интересной с точки зрения психолога.
На заре зоопсихологических исследований ученые допустили ошибку. В опытах со «считающими» лошадьми, которые стучали копытом ответ на несложные арифметические задачки, не приняли во внимание эту тесную взаимосвязь между хозяином и его лошадью. Отсюда появились ложные утверждения об арифметических способностях у лошадей, в то время как на самом деле лошадь действовала исключительно по сигналу своего хозяина. После этого досадного промаха исследователи стали прямо-таки боязливо избегать какого бы то ни было участия человека в лабораторных опытах над животными. Наблюдатель сидел, незримый для ворона, за черной перегородкой, следил за ним в смотровую щель и гонял его с места на место сжатым воздухом из шланга. В таких условиях птица стучит клювом действительно по своему собственному разумению, а не сообразует свои действия с подмигиванием наблюдателя. Заслугой доктора Хедигера следует считать то, что он в тридцатых годах первым из зоопсихологов вновь обратился к цирку, к дрессировке диких животных и доказал, что взаимопонимание между человеком и животным и с научной точки зрения вовсе не всегда означает шарлатанство и преступление против истины.
Надо сказать, что сами тигры до обидного мало дорожат этой взаимосвязью с нами, двуногими. Вернее, это чаще односторонняя связь. Если мы не станем постоянно о ней заботиться, ручное животное очень быстро одичает, а дрессированное позабудет все свои с таким трудом усвоенные фокусы.
Зато в соседней с Гиттой клетке моя попытка «втереться в доверие» была встречена более милостиво. Одна из красавиц поднимается, потягивается, морщит нос и фырчит: это по-тигриному знак приветствия, нечто вроде «ух, ух, ух» у шимпанзе. Я не льщу себя надеждой, как это часто случается с любителями животных, что Дейзи оценила мои теплые чувства к тиграм; по-видимому, она просто благодушно настроена, потому что ожидает в это время прихода своего хозяина, Германа Гаупта.
Вот он уже и выходит из своего жилого вагончика, свежевыбритый и подтянутый. Мне необходимо с ним кое-что обговорить. Дело в том, что у меня совершенно нет желания неделями жертвовать своим ночным сном, потому что я чувствую, что смогу добиться своей цели значительно быстрее, чем думал. Гаупт, пока я проводил свои первые две пробы, придерживался мнения, что я сначала должен привыкнуть к животным. Точнее сказать, преодолеть известное чувство страха и скованности в присутствии этих шести мощных кошек. Но я не чувствую никакой скованности. Ей же богу! Я ведь привык еще со времен своих волков обращаться с хищниками. Важнее, мне кажется, чтобы тигры привыкли ко мне. А это произойдет тем скорее, чем раньше я начну сам давать им команды, а не буду стоять рядом с дрессировщиком в качестве бесплатного приложения.
Мы подходим вместе к манежу. Пока цирковые служители смахивают пыль со скамеек и кресел в зрительном зале, разместившемся под этим огромным брезентовым шатром, я вношу Гаупту свое дерзкое предложение попробовать сегодня поработать с тиграми уже самостоятельно, без его помощи. Пусть он для подстраховки лишь постоит у меня за спиной. К моей радости, он неожиданно легко соглашается. Итак, мы начали.
Первая на очереди Тибет, которая должна с одной высокой тумбы перескочить на другую, а потом обратно. Но когда я подступаю к ней с палкой и хлыстом, она не желает слезать со своего места: она рычит, разевает пасть и замахивается на меня лапой. Я становлюсь между ее местом и Дейзи, чтобы освободить ей дорогу к высокой тумбе.
— Вы что? — тянет меня назад Гаупт. — Никогда не стойте так близко возле Дейзи, да еще спиной! Она вас схватит! Вы лучше щелкните пару раз посильнее бичом под носом у Тибет — она самая толстокожая, до нее медленно доходит!
Наконец-то Тибет соизволила сойти со своего «места», я гоню ее к высокой тумбе, она перепрыгивает с нее на другую, но, когда я хочу вынудить ее прыгнуть назад на первую (как положено в номере), она не желает этого делать. Она оказывает мне бешеное сопротивление, шипит, плюется и, кажется, вот-вот прыгнет мне на голову. Но поскольку я не отстаю от нее, она, вместо того чтобы прыгнуть, просто слезает с тумбы и направляется к своему месту. Я пробую все сначала, но она снова саботирует второй прыжок. Если такое допустить, то она уже никогда не согласится прыгать туда и обратно, а будет упорно прыгать лишь в одну сторону. Поэтому Гаупт берет бразды правления в свои руки и повторяет с ней «урок». И смотрите-ка! Тибет без запинки совершает два изумительных по красоте и фации прыжка! Я невольно залюбовался этим зрелищем: огромное мускулистое тело, словно перышко, проносилось по воздуху! Но сейчас не время любоваться красотой этих замечательных зверей, их надо «укрощать». Я пробую еще раз с Тибет, на этот раз несколько иначе. Ей нельзя давать передышки, нельзя позволять опомниться, ведь недаром Гаупт называет ее «толстокожей». Нужно бежать за ней следом и щелкать бичом над самым ее ухом. Вот так! Как только она вскочит на высокую тумбу, она немедленно, не раздумывая, должна перемахнуть на вторую, иначе тигрица может испугаться и не одолеет этого пятиметрового расстояния. Обратный путь должен идти в том же быстром темпе, но тут важно (и в этом весь секрет), чтобы я был не у нее за спиной, а только сбоку, слегка приподняв руки и загораживая ей таким образом путь к отступлению на свое место. Тогда она волей-неволей вынуждена совершить обратный прыжок на первую тумбу, а уж оттуда может удалиться «к себе». Но обо всем этом легко говорить, а вот когда действие разыгрывается за несколько секунд, да в то же время еще надо следить за угрюмой Гиттой, мимо которой приходится пробегать, то дело оказывается не из легких. Но, смотрите-ка, все в порядке: строптивая Тибет прыгает туда и назад! И вот она уже снова восседает на своем законном месте, правда злобно шипя в мою сторону[20] .
Какие все же замечательные орудия кнут и палка против такого «до зубов» вооруженного тигра! Не то чтобы я ими причинял животному боль — я ведь почти не дотрагиваюсь до него; но главный секрет кнута в том, что кнут не чувствует боли… Это больше всего и удивляет тигра! Ведь животное, которое само никогда не пользуется орудиями, рассматривает палку и кнут как удлиненные руки человека. И то, что укротитель этими своими «паучьими руками» вообще решается орудовать в пределах досягаемости мощных тигриных лап, вооруженных страшными когтями, что он даже отваживается дотрагиваться ими до тигра — вот что его пугает и заставляет подчиняться, точно так же, как он подчинился бы другому тигру,
