После того, как он закончил длинное и весьма подробное описание похождений Неро Вулфа, использовав для этого в качестве основного источника детектив «Черная гора», Малькольм сдал экзаменационную работу и отправился домой.

Через два дня Малькольма вызвали в кабинет профессора испанской литературы. К его удивлению, ему не устроили разнос за его экзаменационную работу. Вместо этого профессор поинтересовался, действительно ли Малькольм проявляет такой искренний интерес к чтению детективов. Озадаченный этим вопросом, Малькольм честно признался, что чтение таких книг помогло ему сохранить некоторое подобие нормальной психики во время своего обучения в колледже. Улыбнувшись, профессор спросил его, не хочет ли он «сохранять нормальную психику» за деньги? Вполне естественно, что Малькольм ответил утвердительно. Профессор позвонил кому-то по телефону, и в тот же день Малькольм встретился за ленчем со своим первым агентом ЦРУ.

Нет ничего удивительного в том, что профессора колледжей, деканы и другие представители академических кругов выступают как вербовщики потенциальных кадров для ЦРУ.

Два месяца спустя проверка Малькольма была закончена, и он был рекомендован «для ограниченного использования» на работе в ЦРУ, как и 17 процентов всех желающих стать сотрудниками ведомства. После специального, но довольно общего и поверхностного курса обучения, Малькольм впервые поднялся по чугунным ступенькам «Американского литературно-исторического общества», где он в компании миссис Расселл и доктора Лаппе и провел свой первый рабочий день в качестве полноправного агента секретной службы.

Малькольм улыбнулся, глядя на стену своего кабинета, которая напомнила ему о хорошо продуманной победе над доктором Лаппе. На третий день своей работы в обществе Малькольм отказался от костюма и галстука. Прошла неделя, в течение которой в воздухе носились неясные намеки, прежде чем доктор Лаппе вызвал его для небольшой «дружеской» беседы по вопросам этикета. Хотя «добрый доктор» и согласился с тем, что бюрократия имеет тенденцию к созданию серой и несколько удушливой рабочей обстановки, тем не менее, он дал понять, что вместо того, чтобы носить «чуждую приличиям» одежду, следует более активно изыскивать другие способы, с помощью которых, по его выражению, можно «впустить солнце» в эту обстановку, то есть сделать ее более яркой, свежей и разнообразной. Малькольм ничего не ответил на эту тираду, однако на следующий день он явился на работу пораньше, одетый, как и требовалось, в костюм с галстуком. С собой он принес большую коробку.

К тому времени, когда Уолтер в десять часов утра доложил о происходящем доктору Лаппе, Малькольм уже почти закончил красить одну из стен своего кабинета в ярко-красный цвет пожарной машины. Ошеломленный доктор Лаппе молча сидел, в то время как Малькольм с самым невинным видом объяснял ему свой новейший способ, как «впустить солнце» в рабочую обстановку.

Когда еще два аналитика внезапно ворвались в кабинет и начали громко выражать свое одобрение, «добрый доктор» задумчиво заметил, что, пожалуй, Малькольм был прав, когда решил придать более яркий и свежий вид своей внешности, однако вряд ли следует распространять подобный метод на служебное помещение. Малькольм не замедлил выразить свое искреннее согласие с этим мнением. Краска и кисти отправились на третий этаж в кладовку. Костюм же и галстук Малькольма снова исчезли. Доктор Лаппе счел более разумным отступить перед бунтом отдельной личности, чем оказаться перед лицом массового восстания против правительственной собственности.

Малькольм вздохнул, прежде чем вернуться к описанию классического метода Джона Диксона Карра по созданию ситуации «закрытых дверей».

Между тем Хейдеггер был занят делом. Он воспринял совет Малькольма по поводу визита к доктору Лаппе, но был слишком запуган, чтобы попытаться скрыть обнаруженную ошибку от руководства. Кроме того, он понимал также, что если ему удастся сделать удачный ход и добиться успеха в прояснении этой запутанной ситуации или, по крайней мере, хотя бы доказать, что он может вполне ответственно подходить к решению сложной проблемы, то в этом случае шансы на восстановление благосклонного к нему отношения руководства значительно возрастут. В результате из-за своей амбиции и панического страха (что всегда является плохим сочетанием) Хейдеггер и совершил роковую ошибку.

Он написал короткую служебную записку на имя начальника отдела 17. В тщательно подобранных и завуалированных, но вместе с тем наводящих на размышление выражениях он изложил все факты этого дела точно так же, как он рассказал о них Малькольму. Все служебные записки обычно визируются доктором Лаппе, хотя известны и случаи исключений из этого правила. Если бы Хейдеггер придерживался установленного порядка нормального прохождения документов, все было бы превосходно, так как доктор Лаппе никогда бы не разрешил пустить по начальству служебную записку, содержащую критические выводы в отношении работы его секции. Хейдеггер, понимая это, лично положил конверт с запиской в мешок для отправки документов.

Два раза в день, в полдень и вечером, две автомашины с вооруженной охраной объезжают все подразделения ЦРУ, расположенные в Вашингтоне и его окрестностях. Они забирают внутреннюю корреспонденцию, которая затем отправляется за восемь миль в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, где она сортируется для доставки адресатам. Служебная записка Рича ушла с очередным рейсом в полдень.

Странная и совершенно необычная история произошла затем со служебной запиской Рича. Как и вся входящая и исходящая корреспонденция «Американского литературно-исторического общества», служебная записка исчезла из экспедиции еще до начала сортировки почты и вскоре появилась в просторном кабинете восточного крыла здания на столе у человека, страдающего астмой. Человек этот прочел записку дважды, один раз быстро, а затем еще раз очень и очень медленно. Он вышел из кабинета и принял необходимые меры к тому, чтобы все «дела» с документами, имеющими отношение как к работе, так и к сотрудникам общества, исчезли из картотеки. Затем он вернулся в кабинет и договорился с кем-то по телефону о встрече на проходившей в то время выставке изобразительного искусства. После этого, сказавшись больным, он сел в автобус и отправился в город. В пределах часа он уже был занят оживленной беседой с человеком представительной внешности, который, судя по всему, мог бы быть и банкиром. Они беседовали, медленно прогуливаясь вдоль Пенсильвания-авеню.

Вечером этого же дня человек представительной внешности встретился еще с одним человеком, на этот раз в шумном и переполненном баре «Клайд», расположенном в районе Джорджтауна, который регулярно посещается обитателями Капитолийского холма. Они также совершили прогулку, время от времени останавливаясь и разглядывая отражения в витринах магазинов. Внешность второго человека тоже была представительной, хотя для более точной характеристики, пожалуй, следовало бы определить ее как «впечатляющую» или же «поразительную». Что-то в его глазах подсказывало, что он наверняка не был банкиром. Он слушал, в то время как первый человек говорил.

– Боюсь, что у нас возникла небольшая проблема.