что, я полагаю, им пользуются далеко не каждый день, и, если повезет, никакой противоугонной системы.

Мы припарковались недалеко от нашего отеля в Челси, оставив Хейли за баранкой, а Эрика при ней — с пистолетом, пока мы, трое крутых парней, умудрились пробраться в номер, сгрести в кучу все наши манатки и матрицы и выйти через пожарную дверь, аварийный звонок в которую Рассел так закоротил, что мы вернулись в «додж» целые и невредимые. И даже, возможно, никем не замеченные. Хейли распахнула дверцу, уступая мне место за рулем.

— Ты поведешь. В таком ките, как этот, три человека на заднем сиденье уже покажутся толпой.

— Вывези нас из города, дружище, — сказал Рассел, устроившийся на заднем сиденье. — Давай, поехали.

— Нет! — ответил я. — Мы не можем просто так уехать.

— А я клянусь дерьмом, что мы не можем оставаться! — воскликнул Зейн.

— Подумай! — возразил я. — Они проследили нас до этой квартиры. Какая разница, прикажут ли они по радио патрульному выяснить, зачем звонил скорбящий отец, или нам удалось ускользнуть каким-то другим путем. Они расскажут Жюлю и Йэрроу, что мы специально приехали в округ. Они заложат эту информацию, и не важно как.

— Да, — сказала Хейли, — но важно когда.

— «Когда» значит «сейчас», — пояснил я. — Нам надо отвыкнуть от того, что для нас существуют неперегороженные дороги. Оплата пошлины, контроль за всеми узкими участками, разного рода ловушки — и все это они расставляют прямо сейчас, и они опережают нас. А главное — им известно направление нашего движения, они знают, что мы едем на юг.

— Лучше бы поскорее отсюда выбраться, — сказал Рассел.

— Но не так, как мы планировали, — пробормотал я, подстраиваясь к потоку движения. — Или не так, как им думается.

Мы выехали из горячей зоны. Наш бортовой наблюдатель Рассел следил за всеми машинами, проезжавшими с одной стороны, Зейн взял на себя другую. Хейли протиснулась в багажник между красными задними фарами и вела тыловое наблюдение. Сидевший рядом со мной на переднем сиденье Эрик контролировал все машины, проезжавшие навстречу по противоположной полосе, на случай если они организуют тотальное слежение и вместе с остальными машинами, ведущими нас, попытаются взять «додж» в кольцо, выверяя все наши маневры по рации. Как человек за рулем, я сконцентрировался на том, чтобы мы и впредь представляли собой движущуюся мишень.

Мы въехали в Нью-Йорк по мосту.

Теперь рискнули выбираться через туннель.

Мы с грохотом мчали по этой длинной и ярко освещенной трубе, отраженные и преломленные, как свет, пойманный импровизированным телескопом Эрика. Если бы кому-нибудь из наших преследователей пришло в голову устроить нам засаду в этом туннеле, то мы все попали бы на передовицы газет, а такого рода инцидент с массовым столкновением был бы невозможен уже хотя бы по соображениям секретности проводимой операции. Мы платили пошлину, зная, что камеры ведут нас на юг, как того и ожидали наши преследователи.

Но как только через полминуты мы выехали из туннеля, я резко свернул на плавную линию выездной рампы.

— Зря ты это. К добру не приведет, — сказал Зейн.

— А вот посмотрим, чья правда, — отозвался я, укрываясь в разреженном потоке воздуха за ревущим впереди грузовиком.

Единственное, что теперь было видно нам сквозь лобовое стекло, — это концы ящиков, которыми он был нагружен. Если повезет, то все камеры — какого бы они ни были слежения — не обнаружили бы ничего, кроме фар несущегося впереди грузовика.

Десять минут спустя Хейли доложила, что настырные желтые фары, светившие нам вслед, исчезли. Я отстал от грузовика, предоставив его водителю нестись по полуночному шоссе без нас.

И снова дорога. Темный, пустынный хайвей. Повсюду царила ночь. Поскрипывали на поворотах покрышки. От сидений пахло чем-то незнакомым, детским соком, нашим потом.

— Что с нами происходит? — прошептал Рассел.

— Все на свете, — само собой вырвалось у меня.

— Нет, дружище, — ответил Рассел. — Я серьезно. Зейн… Его ничем не пробьешь, невозмутимый как черт. Я… Я сделал это. Я этого добился. Все те годы в больнице… Я чувствую…

— Пустоту, — сказал Зейн. — Свет.

— Да-а, — протянул Рассел, — думаешь, наши контрабандные пилюли действуют?

— Доктор Ф. говорил, что любой врач — это всего лишь инструмент. Что мы должны делать всю работу сами.

— Или пусть ее проделывают с нами, — сказала Хейли.

— Вот именно.

Знаки, которые наше сознание не успело зарегистрировать, промелькнули за лобовым стеклом.

— Ты думаешь, мы все еще психи? — уточнил Рассел.

— Да, — кивнул я. — Некоторые вещи не меняются.

— А я-то думала, ты считаешь, перемена — единственное настоящее в жизни, — хмыкнула Хейли.

— Какие глупости! — сказал я. — Если я прав, то я на неверном пути.

— Но куда мы едем? — спросил Рассел.

— В Вашингтон, округ Колумбия, — ответил Эрик.

— Короче, — попросил я.

— К Кайлу Руссо, — вступила Хейли. — К голосу по телефону. К черным буквам на белой карточке.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Рассел. — Вы с Эриком?

Хейли вздохнула:

— Чувства скоро перестанут меня волновать.

— Значит, ты такая же и осталась, — сказал Зейн. — И Эрик… Такие же, как вы были у Жюля… Вы такие же, как были. Но Виктор понемногу становится забавным.

— Я всегда был забавным!

— Не-а, — покачал головой Рассел. — Тебе просто казалось. За тобой слишком долго охотились, ты слишком много воевал, но теперь… Даешь слабину, дружище.

— Посмотрим.

Я обеими руками впился в руль автомобиля. Так мы промчались шестьдесят миль за час по ночному шоссе.

— Вот это да! — заорал Рассел.

Зейн рванулся вперед с заднего сиденья.

Но я отшвырнул его и снова намертво впился в баранку.

— Ну что, забавно? — спросил я. — Ха-ха! А может, недостаточно забавно?

Зейн, видный мне в зеркале заднего вида, нахмурился.

Тогда я спросил:

— Эрик?

Приказу надо повиноваться, даже если он отдан младшим по чину.

— Вик держит рулевое колесо коленками, — сообщил Эрик с пассажирского сиденья за мной.

— Хорошо, что напомнили. — Хейли стала рыться в своих вещах. Включила фонарик. Страницы толстой книги, которую дал ей Жюль, переворачивались шурша. — Я так и думала. Рассел, знаешь, что это были за белые пилюли?

— Да, я одну принял.

— Это противозачаточное.

— Что?!

— Теперь можешь не волноваться, когда кто-нибудь скажет «хрен тебе в задницу», —