Уютно устроилась в тепле, откинулась на пуховую подушку и поняла — да, я самая счастливая женщина на свете.
Весна 1535
Дорогая сестрица! Наша сестра и королева приказала мне известить тебя, что она снова в положении и что тебе надлежит вернуться и помочь ей. А муж твой с младенцем пусть остаются в Рочфорде. Ни на что другое она не согласна. Пенсию тебе возвратят, а летом разрешат навестить детей в Гевере.
Такое послание мне приказано передать, и я тебе говорю — ты нам страшно нужна здесь, в Хэмптон-Корте. Роды ожидаются осенью. Мы собираемся немного попутешествовать этим летом, но недалеко, она, сама понимаешь, ужасно боится потерять ребенка и нуждается в преданном друге. Я тоже. По правде говоря, нет на свете более одинокой женщины, чем она. Король хороводится с Мадж, у той по новому наряду на каждый день недели. Вчера был семейный совет, так на него ни меня, ни отца с матерью не пригласили. Зато позвали Шелтонов. Вообрази, что мы с Анной об этом думаем. Анна все еще королева, но она больше не фаворитка — ни у короля, ни у своего собственного семейства.
Хочу тебя еще кое о чем предупредить. В городе нешуточные волнения. Пятеро знатных дворян отказались клясться на верность новой наследнице, так они все попали в Тауэр, а оттуда прямо на плаху. Ожидаются и другие казни. Генрих вошел во вкус неограниченной власти, его некому удерживать — нет ни кардинала Уолси, ни королевы, ни Томаса Мора. При дворе — полная распущенность, ты нас не узнаешь. Я впереди всех, меня уже от этого тошнит. Как в повозке без лошади, качусь с горы и не знаю, как выпрыгнуть живым. Я прошу тебя приехать, но тут не особенно хорошо. Но я — я умоляю тебя приехать.
В качестве приманки обещаю тебе лето с детьми, если Анна будет хорошо себя чувствовать и сможет тебя отпустить.
Я отнесла мужу письмо с тяжелой печатью Болейнов. Он во дворе, доит корову, прижавшись к ее теплому боку. Молоко так и прыскает струйками в подойник.
— Хорошие новости? — поглядел на мое раскрасневшееся лицо.
— Мне разрешили вернуться. Анна снова в положении, я ей там нужна.
— А дети?
— Смогу побыть с ними летом, если она отпустит.
— Благодарение Богу, — вот и все, что он сказал, повернулся обратно к корове, на мгновенье закрыл глаза.
Я и не знала, как он за нас переживает — за меня и за моих детей.
— А как насчет твоего муженька? — минуту спустя спросил он.
Я покачала головой:
— Нет, тебя не простили. Но мне кажется, можешь просто поехать со мной.
— Жалко надолго оставлять ферму.
— Становишься деревенщиной, муженек?
— Смеешься надо мной? — Он поднялся с низкой табуретки, похлопал корову по крупу. Я открыла ворота хлева, животное лениво вышло в поле, весенняя травка уже вовсю пробивалась — густая и зеленая. — Я поеду с тобой, что бы они там ни говорили, а когда придет лето, вернемся сюда.
— После Гевера, — уточнила я.
Он улыбнулся, теплая ладонь накрыла мою, лежащую на изгороди.
— Конечно, после Гевера. А когда ей рожать?
— Осенью. Но пока никто не знает.
— Молись, чтобы ей доносить на этот раз. — Он помедлил, затем окунул половник в теплое молоко. — Попробуй.
Я послушно взяла половник, отпила глоток пенистого парного молока.
— Хорошо?
— Да.
— Отнести в маслобойню?
— Да. Давай я отнесу.
— Не хочу, чтобы ты уставала.
— Да не устану я. — Мне приятна такая забота.
— Я сам отнесу, — нежно ответил он.
В маслобойне наша дочурка Анна — пусть тетушка будет довольна, малышку назвали в ее честь, спала на скамье, туго завернутая в пеленки.
За мной послали королевскую барку — доставить в Хэмптон-Корт. Уильям, младенец, кормилица и я, важные, в придворных одеждах, поднялись на борт в Ли. Лошади прибудут позднее. Торжественность мгновения слегка подпортил мой муж, который до последней минуты громко давал наставления мужу Меган, остающемуся на хозяйстве.
— Уверена, он не забудет про стрижку овец, — терпеливо проговорила я, когда Уильям прекратил наконец свешиваться через перила и орать во всю глотку, как последний матрос. — Уж он наверняка заметит, когда шерсть слишком отрастет.
— Прости, — хмыкнул муж. — Опозорил тебя навек?
— Ну, поскольку ты теперь родственник самому королю, придется тебе поучиться хорошим манерам, а то ведешь себя как пьяный фермер в базарный день.
— Нижайше прошу прощения, леди Стаффорд. — Ни малейшего раскаяния в голосе. — Клянусь, доберемся до Хэмптон-Корта — буду вести себя идеально. Где прикажете мне спать, например? Думаете, чердак с сеном над конюшнями подойдет моей скромной особе?
— Сдается мне, лучше снять небольшой дом в городке. Тогда я смогу приходить каждый день и проводить там время.
— Лучше бы ты приходила туда каждую ночь, — сказал муж, особенно выделив последнее слово. — А не то придется отправиться во дворец и вытащить тебя оттуда. Ты моя жена, законная жена. Так и веди себя подобающим образом.
Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Бесполезно объяснять моему прямодушному муженьку, что в моем первом — придворном — браке я нечасто спала в мужниной постели и никто тому не удивлялся.
— Какая разница, дорогая, — он как будто угадал мои мысли, — что ты делала в первом браке. Теперь ты замужем за мной, а мне нужно, чтобы моя жена была в моей постели.
Я громко рассмеялась, прижалась к нему.
— По мне, только там бы и оставалась, — пришлось признаться. — Где еще мне так хорошо?
Королевская барка быстро, словно лошадь, скачущая галопом, скользит вверх по течению, гребцы ритмично, в такт барабанному бою, ударяют веслами о воду. Мы проплываем знакомые места, высокую белую башню, раскрытые как большая черная пасть ворота на реке у лондонского Тауэра. Густая тень моста — преддверье нескончаемых величественных дворцов и садов по берегам, шум, гам и сутолока главного речного пути большого города. Лодчонки, паромы, рыбачьи суденышки то и дело пересекают реку, тяжеловесный конный паром в Ламбете медлит, уступая нам дорогу. Уильям показывает мне серых речных цапель с неуклюжими гнездами на деревьях у самого берега. Над водой темной молнией проносится баклан, стремительно ныряет за добычей.
Многие провожают глазами несущуюся по воде королевскую барку, но улыбок что-то не видно. Я вспоминаю, как каталась по реке с королевой Екатериной, как мужчины сдергивали шапки, женщины приседали, дети посылали воздушные поцелуи. Им всем тогда казалось — король мудр и силен, королева — прекрасна и добра, все будет хорошо. Но Анна и болейновское честолюбие разбили единство страны, обнажили зияющую пустоту. Теперь подданные знают — король такой же, как и все, не лучше мэра маленького, ничтожного городка, которому только и нужно, что украшать свое гнездышко, а королева, его
