общем, оказался в ловушке вместе с этим негодяем Уориком, заставившим его отречься от родного брата, от своей семьи. Да еще и первенец Георга, я слышала, умер, и сам он пребывает в большой опасности.

Герцогиня Сесилия моргнула. Она явно не ожидала, что я стану беспокоиться о ее любимчике Георге.

— Разумеется, было бы неплохо, если бы он со всеми помирился, — осторожно ответила она. — Это всегда так печально, когда ссорятся родные братья.

— Увы, до меня дошли известия о том, что Георг, как это ни грустно, намерен порвать со своей семьей, — жалобно продолжала я. — Перебежчик! Он ведь решился пойти не только против родного брата, но и против родного дома, против вас!

Сесилия посмотрела на мою мать, надеясь, что та пояснит мои слова.

— Он принял сторону Маргариты д'Анжу! — без обиняков заявила моя мать. — Ваш сын, йоркист, собирается воевать за короля Ланкастеров! Позор!

— И наверняка потерпит поражение: ведь победа всегда остается за Эдуардом, — тут же вставила я. — И тогда Георга придется казнить как предателя. Разве сможет Эдуард пощадить его, даже во имя братской любви, раз он согласился принять цвета Ланкастеров? Только представьте себе, как он пойдет на смерть с красной розой на шляпе! Какой позор для вас, Йорков! Что бы чувствовал его отец?

Судя по всему, Сесилия действительно пришла в ужас.

— Мой сын никогда бы не перешел на сторону Маргариты Анжуйской! — воскликнула Сесилия. — Ведь она была злейшим врагом его отца!

— Маргарита Анжуйская велела насадить голову его отца на пику и выставить у ворот Йорка, — напомнила я. — И все же Георг теперь ей служит. Разве такое можно простить? Кто из нас сможет простить ему такое предательство?

— Я в это не верю! — негодовала королева-мать. — Возможно, его соблазнили, заманили, заставили силой… Это все, конечно, Уорик! Ведь Георгу очень непросто: он вечно оказывается вторым после Эдуарда! И потом он…

Сесилия прикусила язык, но мы и так поняли, что она хочет сказать. Георг ревнив и завистлив, он завидует всем на свете: своему брату Ричарду, Гастингсу, мне, моим родным. Впрочем, нам было ясно и то, что именно она, герцогиня Сесилия, забила Георгу голову всякими дикими мыслями о том, что Эдуард — не законный сын своего отца, а бастард и потому не имеет права на наследство, а значит, настоящим наследником является он, Георг.

— Да и какой… — снова подала голос Сесилия.

— Какой ему от этого прок? — легко закончила я за нее. — Теперь мне ясно, как вы к нему относитесь, матушка-королева. Действительно, Георг всегда думает только о собственной выгоде и никогда — о верности, о данном кому-то слове, о своей чести. Что ж, Георг есть Георг. Но по-моему, никакой он не Йорк!

Сесилия вспыхнула, услышав последнюю фразу, но отрицать ничего не стала: даже ей было ясно, что Георг чрезвычайно эгоистичен и испорчен, способен, точно флюгер, в любой момент повернуться в ту сторону, куда дует ветер.

— Вступая в сговор с Уориком, Георг был уверен, что Уорик сделает его правителем, — почти грубо заявила я. — Затем оказалось, что никому не нужен такой король, как Георг, если есть такой король, как Эдуард. И лишь два человека во всей стране по-прежнему считали, что Георг значительно лучше моего мужа.

Сесилия молчала.

— Это сам Георг и вы! — отчеканила я. — А потом он бежал вместе с Уориком, потому что не осмеливался даже в глаза Эдуарду посмотреть, поскольку в очередной раз его предал. И вот теперь он обнаружил, что планы Уорика совершенно переменились. Что Уорик не собирается сажать его, Георга, на трон, а намерен выдать свою дочь Анну замуж за Эдуарда Ланкастера, которого и сделает королем, а сам, таким образом, превратится в королевского тестя. А Георг и Изабелла, с точки зрения Уорика, теперь уже для столь высоких целей не годятся. Вот Уорик и сделал ставку на Эдуарда Ланкастера и Анну. Так что самое большее, на что нынче может надеяться Георг, — это стать каким-то там свойственником узурпатора из династии Ланкастеров. И это вместо того, чтобы по-прежнему быть родным и любимым братом законного короля Йорка!

Герцогиня Сесилия кивнула в знак согласия.

— Так что выгоды маловато, — заметила я. — Не слишком большое вознаграждение за проделанную работу и смертельный риск.

Я взяла паузу, давая своей свекрови возможность обдумать услышанное, затем нарочито задумчивым тоном прибавила:

— Хотя, пожалуй, если бы теперь Георг в очередной раз переметнулся — то есть перешел на сторону брата, признал свою вину и подтвердил свою преданность, — Эдуард, наверное, принял бы его и, возможно, даже простил.

— Правда? Он бы его простил?

— Это я могу вам обещать, — заверила я.

Разумеется, я умолчала, что уж я-то никогда Георга не прощу; что для меня и он, и Уорик — покойники; они стали для меня покойниками с тех пор, как подло казнили моего отца и брата на пустошах Эджкота. Я твердо знала: вскоре Георга и Уорика ждет гибель, что бы они ни предпринимали. Их имена, написанные моей кровью, по-прежнему хранились в потемневшем серебряном медальоне, в моей шкатулке с драгоценностями, и не должны были увидеть свет солнца до тех пор, пока хозяева этих имен не окажутся в стране вечной тьмы.

— Было бы неплохо, — как бы невзначай вмешалась моя мать, глядя в окно на клубящиеся облака, — если б Георг — ведь он еще так молод и лишен сейчас хороших советчиков — от кого-нибудь узнал, допустим, во время частной беседы, что может без опаски приехать и помириться с братом. Порой молодым людям необходим добрый совет. Им достаточно всего лишь намекнуть, что они свернули не туда, но еще успеют вернуться на ровную дорогу. Такой прекрасный молодой человек, как Георг, не должен сражаться за Ланкастеров и умирать с красной розой на шлеме! Ему следует быть заодно со своей семьей, со своими братьями, которые его любят.

Мать остановилась, давая Сесилии возможность хорошенько проникнуться этой идеей. Я была в восторге: со своей задачей моя мать справлялась просто блестяще!

— Если бы кто-то мог передать вашему мальчику, — продолжила она, — что его ждут дома, что вы с радостью примете назад своего блудного сына! Тогда братья Йорки снова смогли бы объединиться, и Йорк воевал бы на стороне Йорка, а сам Георг при этом ничего не потерял бы, оставшись по-прежнему братом английского короля и герцогом Кларенсом. Да и мы приложили бы все усилия, чтобы Эдуард полностью восстановил Георга в правах. Вот в чем его будущее. Но если он пойдет иным путем — кем его тогда будут считать? — Моя мать замолкла, словно пытаясь понять, кем же тогда станут считать любимого сынка герцогини Сесилии, и наконец отыскала нужные слова: — Полным ничтожеством!

Герцогиня Сесилия резко встала, моя мать спокойно поднялась. А я продолжала сидеть, улыбаясь своей свекрови и позволяя ей сколько угодно возвышаться предо мною.

— С вами всегда так приятно говорить, — сказала Сесилия дрожащим от гнева голосом.

Только теперь встала и я. Положив руку на свой выпирающий живот, я подождала, пока она первой мне поклонится.

— И мне всегда так приятно говорить с вами, — любезно ответила я. — Доброго вам дня.

Все, дело было сделано. И это оказалось легче, чем навести магические чары. Без лишних слухов — даже Эдуард так ничего и не узнал об этом — одна из фрейлин королевы-матери вдруг решила навестить свою задушевную подругу Изабеллу Невилл, жену Георга. Скрыв лицо под густой вуалью, эта дама села на корабль, прибыла в Анжер, отыскала там Изабеллу, но не стала зря тратить время, без конца выслушивая ее слезные жалобы, а встретилась с Георгом и поведала ему, как нежно мать его любит и как она о нем тревожится. Георг, в свою очередь, сообщил, что его все больше беспокоит отношение к нему его основного союзника, которому он не только поклялся в верности, но и приходится зятем. Кроме того, Георг выразил опасения, что Господь не благословил его брак с Изабеллой, поскольку их младенец умер во время того ужасного шторма, да и все остальное идет наперекосяк с тех пор, как он на ней женился. Тогда как с