маленький храбрец.

С замерзшими на щеках слезами Рид присыпал тела снегом. Это все, что он мог сделать для умерших. Потом, едва держась на ногах, он вернулся в хижину и лишь тогда обнаружил у себя на затылке свежую рану, а на воротнике пальто – запекшуюся кровь. Индейцы и впрямь были голодны – забрав коней и припасы, они сразу ушли и не стали добивать Рида, решив, что он уже мертв. Отчасти они были правы – в разгар зимы, без пищи и пешим ему вряд ли удастся долго прожить. А впрочем, он и прежде часто скитался пешком, израненный и полуголодный – и, даст бог, сумеет выкрутиться и на этот раз.

К утру Рид дочиста сжег весь запас дров и скудную мебель, но даже самый жаркий огонь не в силах порой отогнать демонов, а этой ночью Рида преследовали самые ужасные демоны во всей его двадцатишестилетней жизни.

Они выходили изо всех углов ветхой хижины, лишь недавно видевшей кровавую бойню. Безусые юнцы, отважно защищавшие свои дома и своих женщин от мародеров в мундирах любого цвета. Мертвые и умирающие с поля битвы. Храбрые индейцы, бок о бок с которыми он бился у Пи-Ридж, индейцы, погибавшие за образ жизни, которого они даже не могли постичь. Обреченный народ принял сторону одного из своих гонителей, тогда как на самом деле ему следовало бы с оружием в руках защищать свое право на свою землю. Пусть белые люди проливают кровь друг друга, тем лучше. Но самым страшным, самым неотвязным демоном была вина Рида перед Тресси и Калебом. Да, он любил Тресси всем сердцем, да, он не мог остаться с ней – но это все равно не давало права бросить ее одну на произвол судьбы.

Что ж, теперь ему наплевать, будет ли Тресси когда-либо принадлежать ему. Что бы ни случилось, он отыщет ее и навеки останется с ней рядом. Быть может, никто так и не станет разыскивать Рида Бэннона, дезертира и конокрада.

Теперь в его жизни появилась цель, и больше он не будет одиноко скитаться, потому что уже нашел свою мечту. Зачем же он, как последний болван, выпустил ее из рук.

Рид спал вполглаза и, проснувшись на рассвете, стал искать то, что могли упустить индейцы. Они обшарили хижину, унеся все припасы и одежду, они увели животных, но даже и не подумали сунуться в фургон. Рид не верил собственной удаче. Возможно, краснокожие просто не заметили фургон, почти скрытый неуклюжей тенью дилижанса. Когда случилась беда, уже стемнело. Как бы то ни было, теперь у Рида будет вдоволь и еды, и одежды.

Собравшись, Рид в последний раз посмотрел на хижину и, больше не оглядываясь, двинулся в опасный путь.

Последний день марта в старательском городке Вирджиния, территория Монтана, выдался ясным и морозным, но в воздухе уже ощутимо пахло весной. Глубокий снег, который так плотно смерзся, что без труда выдерживал вес коня, подтаял сверху и влажно блестел. Дорожка к навесу, по обе стороны которой высились отвалы зимнего снега, размякала под дневным солнышком. Пока еще стояли холода, но до тепла было рукой подать. Тресси чуяла весну, вдыхала ее аромат в порывах ветра, всей кожей ощущала ее ласковое касание – так, что порой едва удерживалась от соблазна сбросить наконец надоевшую теплую одежку.

Вечером этого чудесного мартовского дня Линкольншир долго уговаривал Тресси вместе с ним съездить в город.

– Дитя мое, – сказал он, – это именно то, что тебе нужно.

Тресси, стряпавшая ужин для приисковых рабочих, выразительно пожала плечами и вздохнула.

– Да ведь мне и здесь хорошо. Совсем не хочется никуда ехать.

Англичанин воздел к небу костлявые ладони:

– Да знаю, знаю! Ты здесь совершенно счастлива – оттого-то, видно, молчишь целыми днями и почти ничего не ешь. Стала похожа на ходячий скелет! Что тебе сейчас нужно, так это женское общество и поход за покупками. Бьюсь об заклад, что с жалованья ты скопила недурную сумму – на что же тебе здесь тратиться?

Тресси от души рассмеялась и шутливо подняла руки:

– Ну хорошо, сдаюсь! Я поеду с тобой в город. Все, что угодно, только хватит заговаривать мне зубы! Точно так же вел себя отец, когда я получала выволочку за свои проказы и злилась, что меня наказали… Нет, правда, Джарред, со мной все в порядке. Просто мне так трудно, так тяжело свыкнуться… – Тресси оборвала себя на полуслове, не в силах заговорить о Калебе. Крохотное мертвое тельце до сих пор лежало на холоде, под складским навесом, всего в полусотне ярдов от того места, где она беседовала с Линкольнширом.

Как же нестерпимо было знать, что смугленький улыбчивый кроха, которого Тресси полюбила всем сердцем, отныне навеки для нее потерян. Никогда не суждено ей услышать его звонкий смех, увидеть, как он впервые встанет на ножки, как сделает первый шаг и скажет первое слово, как назовет ее мамой. Очень скоро промороженная земля оттает, и тогда Тресси уже насовсем простится с малышом, который так и не станет взрослым. С первой же оттепелью в Вирджинии похоронят всех, кто не сумел пережить эту суровую зиму. Девушка утешала себя, воображая, как маленький Калеб и ее дорогая мама бродят по цветущим лугам, согретые вечным солнцем недоступного живым края. Быть может, когда-нибудь и она присоединится к ним.

Линкольншир, конечно, прав – ей нужно развеяться; правда, Тресси не была уверена, что поездка в город окажется таким уж целительным средством. Даже теперь, когда прошло столько времени, она все еще порой мечтала, что в один прекрасный день на вершину горы поднимется Рид Бэннон и, сияя черными глазами, заключит ее в крепкие объятия, поцелуями прогонит тоску, состраданием облегчит горе и увезет ее далеко-далеко, подальше от места, где рассыпались в прах ее мечты. Одна лишь память о Риде помогла Тресси выжить в страшные дни после смерти Калеба. Она уже оставила мысли о мести собственному отцу. Страдания настолько сильно изменили ее, что теперь она даже не знала, сумеет ли вообще припомнить его лицо.

Все же Тресси сделала еще одну, слабую попытку увильнуть от поездки в город.

– Иногда меня навещает Мэгги, – не слишком уверенно возразила она. – Она хороший друг. И к тому же скоро из Сент-Луиса вернется Роза, так что лучше я останусь здесь и приготовлю ужин.

Ликольншир, однако, оставался неумолим. В нем проснулось упрямство, а когда в англичанине просыпалось упрямство, сладить с ним было просто невозможно. Этот человек всегда добивался своего, при этом даже не повышая голоса. Всякий рад был услужить ему. Тресси хорошо понимала, почему Роза без ума