Он же, видя, что все эти блага суть имущество движимое, а не недвижимое, что все дано в долг и на время, вопросил:

– Но что же будет принадлежать мне? Ежели все дано взаймы, у меня-то что останется?

Ему ответили – добродетель. Лишь она – настоящая собственность человека, ее-то никто у него не может востребовать. Все прочее без нее – ничто, она же – все; прочие блага – мнимые, одна она – подлинная. Она – душа души, жизнь жизни, краса всех достоинств, венец совершенств, совершенство всего сущего; она – средоточие блаженства, престол чести, радость жизни, довольство совести, дыхание души, пир душевных сил, источник счастья, ключ веселья. Она редко встречается, ибо трудно достижима, но где ее ни встретишь – всюду прекрасна, а потому так ценится. Всем хочется иметь видимость ее, немногие вправду добиваются ее. Даже пороки, скрывая свое уродство, прикрываются ее красивым плащом; отпетым злодеям хотелось бы слыть добродетельными. Все желают видеть ее у других, никто не хочет для себя. Человек требует, чтобы друг хранил ему верность, не осуждал его, не лгал ему, не обманывал, всегда был искренен, не обижал, не оскорблял, сам же поступает наоборот. Хотя добродетель так прекрасна, благородна и приятна, против нее сговорился весь мир; истинной добродетели уже и следа не увидишь, только ее видимость; думаешь, вот она наконец, ан это лишь ее тень, сиречь Лицемерие. Потому-то человек честный, справедливый, добродетельный блистает, подобно фениксу, чья слава в том, что он – единственный.

Это рассказывала Критило и Андренио любезная девица, служанка Фортуны из самых приближенных. Когда попали они в гущу побоища и едва не сверглись вниз, она, пожалев их, схватила обоих за волосы и удержала на волосок от гибели; потом, кликнув Случай, велела ему опустить подъемный мост, чрез который и переправила их на другую вершину – от Фортуны к Добродетели – и тем спасла от рокового падения.

– Теперь вы в безопасности. – молвила она. – Такое счастье – удел немногих; сами видели – тысяча падала подле вас, и десять тысяч – одесную вас [425]. Ступайте по этому пути, не сворачивая ни вправо, ни влево, хоть бы убеждал вас ангел; путь сей приведет вас ко дворцу прекрасной Виртелии, великой королевы блаженства. Скоро вы его увидите, он высится на зубцах вон той горной гряды. Будьте стойки при подъеме, как он ни крут; венец достается храбрым; пусть восхождение дается с трудом, не унывайте, думайте всечасно о награде в конце его.

Любезно протянув им обе руки, она простилась и вернулась обратно – в тот же миг подъемный мост убрали.

– О, какие мы глупцы, что не спросили, кто она! – сказал Критило – Неужто так и не узнаем имени нашей благодетельницы!

– Еще есть время, – сказал Андренио, – пока не потеряли ее из виду, можем окликнуть.

Стали они звать ее, обернула она к ним небесный свой лик и глянула парой солнц на сем небосклоне, расточая благотворные лучи.

– Прости, госпожа, нашу рассеянность, но не невежество, – сказал Критило, – от души желаем тебе особых милостей от твоей владычицы, а также хотим узнать, кто ты.

Она, улыбаясь, сказала:

– Лучше вам этого не знать, только огорчитесь.

От этих слов еще пуще разгорелось их любопытство, и она, наконец, сказала:

– Я – старшая дочь Фортуны, та, которой все домогаются, ищут, желают, жаждут, я – Удача.

И вмиг скрылась.

– Я мог бы поклясться, – со вздохом сказал Критило, – что едва тебя узнаю, ты исчезнешь. Ну, кому еще так не везет со счастьем! А впрочем, это всякий день случается – и со многими. Сколько людей, держа счастье в руках, не узнали его, а потом по нем тосковали. Один просаживает в карты по пятьдесят, по сто тысяч дукатов, а потом трясется над реалом; другой не ценит данную небом верную и разумную супругу, а женившись вторично, вздыхает по покойнице, чтит ее память; этот по своей вине теряет должность, сон, покой, довольство, семью, а потом как милостыни просит жалких крох.

– Поистине, с нами произошло, – сказал Андренио, – как с влюбленным, который, не ценя достоинств своей дамы, пренебрегает ею, а потеряв, теряет и разум.

– Да, многие упустили время, случай, блаженство, благосостояние, любовь, королевство, и потом горько плакали; так рыдал наваррский король [426], переходя Пиренеи, и Родриго [427], утопая в реке своих слез. Но несчастнее всех тот, кто теряет Небо!

Так сокрушаясь, продолжали они свой путь, когда им попался навстречу человек почтенного облика с весьма внушительной бородой, иссохшим лицом и увядшими чертами – глаза ввалились, краски поблекли, щеки запали, рот опустел, нос навострился; веселье у него под запретом, тонкая шея качается, чело нахмурено; одежда в благочестивых заплатах, на поясе висят бичи, причиняющие больше боли глазам на них глядящего, чем спине их носящего, башмаки с двойной от заплат подошвой, уродливые, зато удобные, – словом, человек этот казался истым отшельником. Приветствовал он их, взирая на небо, – дабы покрепче утвердиться на земле, – и спросил, куда держат путь.

– Идем мы, – ответил Критило, – в поисках цвета королев, прекрасной Виртелии; она, сказали нам, обитает здесь на вершине горы, близ пределов небесных. И ежели ты, как могу судить по виду твоему, из числа ее слуг иль домочадцев, прошу провести нас к ней.

Встречный на это изверг каскад громовых вздохов и пролил потоки слез.

– Увы, сколь жестоко вы обмануты! – сказал он. – Как жаль мне вас! Да, Виртелия, вами взыскуемая, и впрямь королева, но только очарованная. Живет она – вернее, умирает, – на горе испытаний, – и дикие звери там, и ядовитые змеи, и свирепые драконы, а главное, подстерегает на пути лев, разрывающий всех путников в клочки; вдобавок подъем безумно труден, склон крут, зарос колючками, скользкий – большинство там падает и разбивается насмерть. Мало кто достиг вершины. А преодолеете гору испытаний, останется самое трудное – волшебный дворец, где на страже грозные великаны, что преграждают вход дубинками, окованными сталью, – так ужасны они, что при одной мысли оторопь берет. Глупцы, глядеть на вас, право же, больно, вам ли преодолеть этакие препятствия! Послушайтесь моего совета – ступайте дорогой кратчайшей, по которой ныне идут все, кто смыслит и жить умеет. Надобно вам знать, что тут рядом, всем открыто, общедоступно, проживает другая великая королева, схожая с Виртелией всем – обликом, вежеством, даже походкой, ибо усвоила у той все манеры; короче, живой ее портрет, только не она, зато куда любезней и радушней; а могуществом равна ей и тоже чудеса творит. Что одна, что другая, – награда одинакова. Ну, скажите на милость, чего вы хотите от Виртелии, зачем идете к ней? Чтобы дала почет, знатность, чтобы доставила сан, власть, уважение, благополучие, довольство? Все это вы и здесь получите,