ходока Варопая. – Вон он, твой недруг. Хочешь – забирай, а нет – так велю своим людишкам вынести его вон и бросить в овраг за городской стеной.

Князь, постукивая посохом, прошел к столу. Атаман Самоха поспешил за ним. Когда князь остановился, Самоха ухватил за край тряпицы и быстро сдернул ее с трупа.

Самоха, будучи от природы любопытен, зорко следил за реакцией князя. Однако на красивом, величественном лице Егры не дернулась ни одна морщина.

Он долго разглядывал лежащее на столе тело, затем чуть повернул голову к Самохе и холодно осведомился:

– Это Первоход?

Атаман кивнул:

– Да, княже. Он самый.

– А что у него с лицом?

Самоха тонко улыбнулся.

– Княже, ты ведь сам велел, чтобы казнь была лютая.

Егра снова взглянул на разбитое лицо ходока и нахмурился.

– Говорили мне, Самоха, что ты лютый зверь, – медленно произнес он, – а я не верил. Теперь вижу: не врали люди.

– Кому лютый зверь, а кому – верный пес. За тебя, княже, и в огонь, и в воду полезу. Сам ведь знаешь.

– Знаю. – Егра оглядел медленным взглядом все тело ходока, снова взглянул на лицо и сказал: – Все ж таки зря ты ему лицо разбил.

– Почему? – вскинул брови Самоха.

– Хотел я его княгине показать. Этот червь ей много крови попортил. Думал, пускай посмотрит, порадуется. А теперь как я ей ходока покажу?

– А ты прикажи накинуть ему на лицо платок, – посоветовал Самоха. – В таком виде и покажи. А спросит – ответишь, что головой в костер упал. Опосля такого рассказу княгиня и сама смотреть не захочет.

Князь вздохнул и отвернулся от тела.

– Ладно, – сказал он. – Сделал доброе дело, получай награду. Велигор!

Советник Велигор, тощий, как палка, вывернул из-за княжьего плеча.

– Я здесь, пресветлый княже!

– Дай кошель.

Велигор поспешно вынул из специального широкого кармана кожаный кошель и вручил его князю. Егра толстыми пальцами вынул из кошеля несколько золотых монет и положил их на широкую мозолистую ладонь Самохи:

– Держи.

– Благодарю тебя, князь! Да воздадут тебе боги за твою щедрость сторицей!

Атаман убрал золото в карман кафтана.

– Как там на границе? – спросил его князь. – Все ли спокойно?

– Все спокойно, пресветлый, – ответил Самоха.

– Гляди, надеюсь на тебя. Скоро пойду войной на Голядь. Будешь прикрывать мой зад. Плохо прикроешь – взыщу. А хорошо – награжу. Чтобы мне ни одно нечистое рыло из Гиблого места не вылезло! Понял али нет?

– Понял, пресветлый княже! – с готовностью ответил Самоха и склонил голову в поклоне.

Князь отвернулся от него и обратился к советнику:

– Велигор, что там лесорубы?

– Работы движутся, княже, – поспешно доложил тощий Велигор. – Только не все рубщики ночь пережили.

– Что так?

– Десятерых растерзали твари. Трое потонули в болоте. Двоих сожрали голодные прогалины. Одного закрутил вертун. А семеро просто сгинули.

– Как сгинули? Куда?

– Неведомо куда, княже. Были, а потом исчезли.

По лицу Егры пробежала тень.

– Недовольных много? – спросил он.

Велигор нахмурился и сказал:

– Голоштанники ропщут. Говорят, князь людей нарочно в Гиблое место загоняет, чтобы от нелюди даровым мясом откупиться.

Егра поморщился:

– Глупцы. Только о шкуре своей думать могут. Работы не прекращать! Беспорядков не допускать! Недовольных – резать и вешать. Тех, кто работает споро и хорошо, одаривать медью.

– Сколько давать? – деловито осведомился Велигор.

– Сам придумай. Опосля отчитаешься.

– Все сделаю, как велел, князь, – ответил Велигор.

Егра присел на край резного дубового трона, поднял руки к лысой голове и с усилием потер пальцами виски. Мучительно поморщился и убрал руки от висков.

– Пойду почивать, – сказал он, не глядя на Велигора. – К обеденной трапезе разбудишь и расскажешь, как продвигаются дела. – Он повернулся к Самохе и глянул на него из-под нахмуренных бровей: – А ты учини хорошую облаву на нечисть. Только трупы нечисти Баве не продавай.

– Куды ж их девать? – удивился атаман.

– Сюда привезешь. На подводах. Выставлю на площади и покажу людям. Пусть знают, как я о них пекусь. Все, ступайте оба прочь!

Самоха прошел по коридору, но не вышел из палат, а свернул вправо, на женскую половину. Услышав приближающихся сенных девок, он спрятался за высоченный комод и переждал, пока они пройдут мимо.

Затем выпрямился и быстро зашагал дале. Из-за угла вышел ратник. Увидел Самоху и поднял перед собой бердыш. Однако, разглядев атамана получше, ухмыльнулся, опустил бердыш, развернулся и пошел прочь, будто ничего не видел.

Самоха усмехнулся. Свои люди у него теперь были везде. Иного купил деньгами, другого – угрозами, третьего – щедрыми посулами. Все продавалось в этом мире, и любая дверь открывалась. Нужно только знать подход.

Атаман зашагал дальше. Вот и горница княгини Натальи. Должно быть, княгиня еще почивает. Час для нее ранний. А может, уже встала. Сидит сейчас, небось, у серебряного зерцала и волосы свои длинные и густые гребнем расчесывает.

Самоха представил себе тонкую фигуру княгини с высокой грудью, лебединой шеей и крепкими бедрами – представил и облизнул губы широким языком. В паху стало жарко от вожделения.

Самоха приник ухом к двери, затем вынул из кармана железную закорючку, сунул в замочную скважину и тихонько пошерудил. Замок сухо щелкнул, и дверь поддалась.

Княгиня Наталья, как и предполагал Самоха, сидела у зерцала с гребнем в руке. Услышав открывшуюся дверь, она повернула голову и взглянула внимательно, но без всякого страха.

Смела была Наталья, ох, смела! Через эту безоглядную смелость все у них и вышло. Отомстить, видать, хотела князю за что-то, вот губы под поцелуй и подставила.

Самоха, глядя на княгиню, усмехнулся – сладок был тот поцелуй, слаще самого сладкого меду. Помнит ли о нем Наталья?

– Здравствуй, княгиня, – тихо поприветствовал атаман и прикрыл за собой дверь.

– Здравствуй, разбойник, – холодно откликнулась Наталья. – Кто тебя сюда впустил?

– Ты меня знаешь, княгиня, я ведь разрешения не спрашиваю. Куда пожелаю, туда иду.

Княгиня, даже не убранная в богатые платья, была хороша. Самоха не выдержал, подбежал к ней и хотел поцеловать. Но княгиня вскочила на ноги и выставила перед собой гребень, как меч.

– Не смей! – резко и холодно проронила она. – Прочь отсюда!