— Гангрена у тебя, — тихо сказал Сергей.

— Синяк это, — хрипло произнес Киряй. — Синяк. А если ты и прав, так и хрен с ним. Значит скоро господа увижу. Он-то мне и расскажет, какого рожна вокруг меня всю жизнь одни идиоты. Он-то знает. Должен знать…

Карташов слушал хриплые бормотания и делал, что мог. А мог он немногое. Да ничего он не мог, если быть откровенным.

Бывший снайпер говорил еще что-то о встрече с богом, потом начал бредить. К обеду впал в забытье. Сергей сидел над ним, как над родным, делал перевязки чаще, чем надо, понимая, что на самом деле уже и не надо. Все бессмысленно и бесполезно.

Сталкера трясло. Потом зашкаливающая температура начала падать. Киряй лежал мокрый, как мышь. Пару раз его рвало желчью, но в сознание он так и не пришел.

Кончился Киряй на третий день. Карташов проснулся и понял, что находится в одном помещении с трупом. Надсадного дыхания хозяина слышно не было. В землянке стояла гробовая тишина.

— Киряй, — позвал на всякий случай старлей.

Никто не ответил. Тогда Сергей осторожно вылез из спальника и подошел к лежанке. Киряй умер, так и не придя в сознание, или просто не пожелал видеть безобразную старуху с косой. Во всяком случае, глаза его оказались закрыты. Дыхания не было. Бледное лицо заострилось и приобрело желто-серый оттенок.

Карташов склонился над телом, на всякий случай тронул пальцем жилу на шее. Пульса не было. И, судя по всему, уже давно. По крайней мере, при более плотном контакте с трупом Сергею почудился запах тления. Или он его себе придумал, потому как учуять в душной и без того пропитанной не самыми приятными запахами комнате что-либо новое было почти невозможно. Так или иначе, надо было что-то делать. Либо уходить, либо…

Сергей морщась перевернул Киряя, подхватил тело подмышки и потащил к выходу. Труп был тяжелым и неудобным. До этого мертвяков Сергею таскать не приходилось. Правда, был случай, пришлось волохать надравшегося вусмерть товарища, который не просто не держался на ногах, а выплывал из бессознательно обмякшего состояния лишь для того, чтобы проблеваться. Ощущения от таскания того и этого тела были схожими.

Снаружи стояла по-осеннему мерзкая погода. Унылая пора и никакого очарования в ней нету, пусть школьный классик утрется. Карташов оттащил труп шагов на двадцать в сторону, сложил под облетевший, неведомо из какой лещины мутировавший куст и пошел искать лопату.

По счастью у Киряя обнаружился не только гигантский запас патронов, яичной лапши, консервов и воды для кулера, но и кое-какой инструмент.

Навыки обращения с саперной лопаткой у старлея имелись. Ямка под могилку образовалась довольно скоро. Правда неровная и неглубокая, но на глубокую лень было тратить силы и время.

Сергей стянул окоченевший уже труп в яму и поспешно забросал землей. На свежий холмик поглядел со смешанным чувством. При всем врожденном цинизме и расчетливости к покойникам и связанным с ними ритуалам он всегда относился с необъяснимым трепетом.

Здесь же могилка вышла убогая. И ни креста, ни надгробья. С другой стороны, если он здесь и сейчас помрет, его и вовсе никто не закопает.

— Скажи спасибо, что такая могила есть, — сердито буркнул Карташов не то себе, не то трупу. Но посмотрел при этом не на могилу, а на низко бегущие свинцовые тучи. Где-то там, быть может, Киряй приставал с вопросами к господу богу.

У Сергея сейчас тоже нашлись бы вопросы к всевышнему. Выжить он мог при помощи Киряевских запасов легко. И не просто выжить, а прожить без особенных напрягов довольно долго. А вот на то, чтобы самостоятельно найти выход, а еще лучше найти нового проводника, требовалась божья помощь.

Старший лейтенант Сергей Карташов вдруг до холодной дрожи осознал, что он один у черта на рогах, что никого кроме него и Зоны здесь нет. И от этого осознания стало жутко.

Иногда я задумываюсь о причинах и связях. Казалось бы, все просто. Каждый человек, да не только человек — любое живое существо, живет своей в меру спокойной жизнью. У каждого есть какие-то интересы, желания, цели. Для осуществления желаний и достижения целей что-то планируется, выстраиваются какие-то схемы, совершаются какие-то шаги.

Человек, как машина, создает себе программу действия и закладывает в нее известные ему факторы риска. Он может быть очень вдумчивым, рассудительным. Он рассчитывает ситуацию до последнего шага, опирается на свой опыт и на чужой. Знает, где и каких подводных камней ждать. Кажется, при таком подходе шанс на успех не может быть меньше ста процентов. И когда схема разработана, а план претворяется в действие, вдруг появляется другой человек, который тоже что-то просчитывал. Или не просчитывал. А быть может, он планировал что-то совсем из другой области. Просто так вышло, что они оказались в одно время в одном месте. И все планы, какие бы они ни были идеальные, летят псу под хвост.

Я знаю, есть люди, которые планируют все на много шагов вперед. Но ведь никто из них не застрахован от других людей. С другими существами в этом плане все проще.

Они если и строят планы, то кратковременные. Все потому, что они живут не мечтами, а действием. Может, потому и живут они проще и счастливее.

Хотя мне трудно судить об этом. Я не силен в человеческой психологии. А других скорее чувствую, чем понимаю. Знаю только, что люди всегда пытаются объяснить все вокруг. И эти столкновения тоже.

Одни считают, что все вокруг — череда случайностей. И при этом планируют что-то на годы вперед. Мне это видится не очень последовательным. Зачем строить планы, если все случайно и все равно исход всех этих случайностей не угадаешь?

Другие считают, что все вокруг свершается по воле какого-то высшего существа. Или вселенского разума, имеющего глобальный план, которому и подчиняется все происходящее. Эти люди обычно пытаются говорить со вселенским разумом в надежде упросить его изменить свои планы относительно их персоны. И это тоже выглядит не очень умно. Если планы глобальные и все, что происходит, — детали этого плана, то высшее существо должно быть крайне неразумным, чтобы менять глобальный замысел ради каждой мелкой детальки этого замысла только на том основании, что деталька подала голос.

Возможно, я все же плохо разбираюсь в людях, жизнь моя к пониманию их не располагала, но мне кажется, что любой человек — существо непоследовательное, спорное и крайне неразумное. А те, что ставят себя выше других и претендуют на исключительную разумность, просто глупы.

Но мне трудно судить. Детство мое прошло в Зоне. И юность… Я не так много видел людей, чтобы рассуждать о них слишком серьезно. Да и не об этом я говорю, а о той череде случайностей или закономерностей, тут уж кому как нравится.

Вот если бы несколько человек в бытовых, не требующих каких-то знаковых решений ситуациях повели себя немного иначе, все могло сложиться по-другому. Возможно, и отец остался бы жив.

Я много думал об этом. Мне кажется, что критическая ситуация, в которой нужно принимать быстрое и серьезное решение, от которого зависит все, возникает тогда, когда человек уже не заметил множество простых, обыденных ситуаций, требовавших от него решений не менее серьезных, но не столь критичных.

Помню такой старый истлевший журнал, сохранившийся еще со времен первого взрыва. Я не умел читать, но его читали тогда вслух. Там было написано что-то про браконьеров… людей, ловивших и убивавших рыбу, чтобы вынуть из нее икру. Я помню опасение, звучавшее в том журнале. Опасение за рыбу. Ведь ее могут убить всю, и не будет ни рыбы, ни икры. И при этом находятся люди, которые принимают критическое решение и идут убивать эту рыбу. Они не правы. Или даже не правы именно они. Но ведь это решение родилось не само по себе. Каждый раз, принимая с утра решение съесть бутерброд с икрой, а не с колбасой, например, совершенно посторонний человек подталкивает этим незаметным шагом к