уронить?
Ну и хрен с ними. Некогда тут самоанализом заниматься. Вон наш начальник Сашку зовет, похоже, команду на выезд получили.
БТР плавно идет, на выбоинах не трясет, колышется только. Саня за старшего. На башню верхом уселся и на ходу инструктаж проводит:
– Прибываем в ГУОШ, от брони не расходиться. Пойдем в сопровождение колонны. Она уже готовая стоит, нам команду поздно дали. Может, даже догонять придется.
Серега, пулеметчик наш смеется:
– Саня, надо было тебе приятеля своего из ОМОНа пригласить. Пусть посмотрит на боевую работу, пока отряд совсем в стройбат не превратил.
– А чего ему смотреть? – это Генка – связист полюбопытствовал. Он перед самым выездом где-то пропадал, не в курсе дела.
– Новичкам не вредно.
– Какие новички? Они первую командировку еще пять месяцев назад отработали. Из боев не вылезали.
– Откуда фактишки?
– Из связи, вестимо. Я им к комендатуре подключаться помогал, пообщались.
– Ай да омоновцы! Вот, наверное, ржут сейчас! Свои и то вон закатываются, чуть с брони не падают.
Мы с Санькой отвернулись, чтобы друг на друга не смотреть. А Генка ничего не поймет, он ведь этой клоунады на дворе не видел...
Колонна ушла.
Вот, блин! Придется мчаться, как чокнутым. Догнать бы до выхода из города. В колонне веселей. А в одиночку можно и на неприятности напороться. Хотя, волков бояться – в СОБРе не служить.
На КПП, у поворота на Ханкалу, узнали, что колонна уже минут сорок, как пропылила. Быстро катят, порожняком, так мы за ними долго гнаться будем.
Санька карту у военных попросил:
– Вот где можно срезать, здесь проселочная дорога, в полтора раза короче получается.
Офицер, вэвэшник с КПП, плечами пожал:
– Не советую. Лучше вернуться. Раз без вас ушли, значит, сопровождения хватает. Еще наездитесь.
– Кто не рискует, тот не пьет шампанское!
Влипли!
Задним умом теперь все понимаем. И что вэвэшника надо было послушать. И что дурь последняя – без разведки в такие ловушки соваться.
Еще пять минут назад катили весело, прикалывались:
– Все духи на центральных дорогах сидят, а мы тут у них по тылам гуляем!
Стали с горочки спускаться, в ложбинку. Вся в зелени, только успевай от веток уворачиваться. В самом низу – старые блоки бетонные на дороге валяются. БТР ход сбросил, между ними пробирается. А из лесу – мужик бородатый, лет тридцати, может, сорока. Черт их, черных, разберет. В зеленом берете, но без оружия. Руку поднял.
– Привет! – улыбается.
Но что-то нехорошо мне от его улыбки стало. БТР притормозил. Держим мужика на мушке:
– Чего надо?
– Я командир отряда самообороны. Я вас в плен беру.
– Чего-о-о?
– Ребя-а-та, по сторонам посмотрите внимательно. Только стрелять с перепугу не начните. А то беда будет.
Сердце у меня куда-то вниз обрушилось. Аж замутило. У всех наших тоже вид неважнецкий: из кустов человек двадцать высыпало. У доброй половины – «Шмели»[6] и «Мухи»[7] в руках. Пулемет. Автоматы с подствольниками. И кажется, что все это на меня одного смотрит. А в кустах небось еще снайперы сидят. Спиной ощущаю, как чей-то взгляд между лопаток дыру сверлит.
– Оружие на БТР положите.
На Сашку смотрим. Ты собирался шампанское пить? Вот и расхлебывай.
Он белый, как полотно, но отвечает почти спокойно.
– Смысла нет нам оружие складывать. Все равно прикончите.
– Вы кто? Контрактники?
– Нет.
– А кто?
Молчим. Все знают, что контрактников духи за наемников держат. Сразу кончают. А если не сразу, то оставляют, чтобы поразвлечься. Нам комендант видеокассету давал. Там чеченцы контрактника два часа на запчасти разделывают. Но и нашего брата они не жалуют. Да какой смысл в молчанку играть. У каждого за пазухой – берет краповый. В карманах – удостоверения.
– СОБР.
– Милиция, значит? Офицеры все, наверное? Чего молчите? Стыдно, что ли, что милиционеры, а убийствами занимаетесь?
– Мы не занимаемся.
– А это что у вас? Рогатки, да? Зачем вы на нашу землю с оружием приехали? Я сам – майор милиции. Омскую высшую школу закончил. Десять лет в уголовном розыске проработал. У меня по всей России друзья были. В гости друг к другу ездили. А теперь вы мою семью убили, за что? – голос у него на вскрик сорвался.
Здоровенный боевик, черной бородой чуть не до бровей заросший, рядом стоит, зубами скрипит, а правая рука предохранителем автомата – щелк-щелк, щелк-щелк.
– Мы никого не убивали.
– А я откуда знаю: убивали, не убивали? Кто у Руслана (на бойца своего кивает) брата застрелил? Вы, или друзья ваши? А моих бомбой убили. Всех сразу. Трое детей. Мальчики мои и девочка. Жену убили, мать, отца. Пока я в командировке был, в Россию за бандитом ездил. Те с самолетов бомбили, а вы в Самашках на земле мирных людей расстреливали.
В Самашках и наших полегло немало. Нам рассказывали, что и зачистка-то проводилась после того, как эти «мирные люди» из засады сначала московских омоновцев расстреляли, а потом – девятнадцать ребят из внутренних войск. Автоматы забрали, самих раздели, над телами надругались. А после штурма села десятки своих трупов с оружием оставили. Чеченцы – те свое рассказывают: сколько женщин и детей погибло. Да уж, надо думать, в этой бойне всем досталось. Пуля – дура. Ни пол, ни возраст не разбирает. Не нужно было вообще до штурма доводить. Да только вякни сейчас про это...
– Что вам здесь нужно? У вас что, дома бандитов нет? Чего ты лезешь на чужой земле порядок наводить, если на своей не навел. Думаете, мы тут сами не разберемся?
По-русски чисто говорит, грамотно. Только на гласных потягивает: «ребя-ата», да шипящие, как все они, по-своему произносит.
Сколько времени прошло? Нет сил уже слушать эту политбеседу. Тело все затекло от напряжения. Но шевельнись только. Двадцать пар глаз испепеляющих каждое движение секут. Так и ждут, волки, повода, чтобы нас в прах разнести вместе с БТРом. И сидим мы, как обезьяны перед удавом в мультике про Маугли.
Про детей рассказывает. Девочка ласковая была. За отцом хвостиком ходила. А пацаны мечтали в уголовном розыске работать. Года два назад младший у него значки с формы свинтил, фуражку забрал и убежал «в милицию» играть. А в райотделе, как на грех, строевой смотр. Хорошо, у начальника своих мальчишек четверо, только посмеялся.
