октябрят.
Я стоял на дверях в зал и должен был проверять у всех входящих наличие партбилета и специально отпечатанного по такому случаю приглашения. Большая часть добросовестно предъявляла необходимые документы, однако попадались и гонористые. Один из таких, породистый, крупноголовый, гладкий, в отлично сшитом импортном костюме, шел, задрав нос и с каменной мордой.
– Ваш партбилет и пригласительный, пожалуйста! – вежливо обратился я к нему (на инструктаже начальник 5-го отдела все время упирал на необходимость вежливости и тактичности в обращении с делегатами).
Он капризно поджал тонкие губы, брезгливо посмотрел на меня, как на какое-то мелкое неприятное насекомое. Предъявлять документы он явно не собирался, намереваясь пройти просто так.
– Стоять! – тихо, но жестко и угрожающе скомандовал я и заступил ему дорогу.
По роже этого надутого индюка явственно было видно, что он никакой не террорист и не посторонний человек с улицы. Но мне вдруг стало обидно. Какого черта! Вы же сами установили такой порядок: все должны предъявить документы! Так исполняйте! Или порядок не для всех? И вы выше этого порядка? Тогда на какой хрен нас сюда притащили? Просто для мебели?
Позади столпился народ.
– В чем дело? Почему стали? Что вы, побыстрей не можете пропускать? – доносились голоса.
– Ваши документы! – повторил я.
Застопоривший всех индюк барственным жестом правой руки попытался оттолкнуть меня, как бы отстранить внезапно возникшее у него на пути досадливое препятствие.
В голове у меня промелькнула мысль о том, что этого делать не надо, но я уже ничего с собой поделать не мог. Едва только его рука коснулась моего плеча, я быстрым и почти незаметным движением правой руки захватил его ладонь, легонько сжал и потянул чуть влево и вниз. Если бы я это сделал чуть порезче, двумя руками, с приседом, да еще с отвлекающим ударом ногой в пах или под колено, эффект, конечно же, был неизмеримо больше: противник бы моментально оказался на полу с порванными связками кисти руки. Но я просто хотел показать этому самодовольному барину, что мы, сотрудники «конторы», не холуи и что людей, которые исполняют служебные обязанности, надо уважать! Поэтому, сделав только чуть-чуть больно, просто обозначив эту боль, я тут же отпустил его и с невинным лицом повторил:
– Ваш партбилет, пригласительный билет, пожалуйста! Тут этот индюк поднял такой крик! Он орал, что уже сегодня вечером я буду уволен и прочее, прочее. Но напролом уже не лез, отошел в сторону. К нему сбежались какие-то люди. Смотрю, с взволнованным лицом подбегает начальник 5-го отдела, ответственный за наше участие в мероприятии. Раньше он сам работал в парторганах, а в КГБ попал по партнабору: для «укрепления». Потерпевший, увидев наконец-то знакомое лицо, начал орать на него, а тот стоит, как побитая собака, только головой кивает. После накачки начальник подскочил ко мне.
– Иди сюда! Сергей, встань вместо него! – прошипел, ухватив меня за рукав и увлекая в сторонку.
– Ты что наделал?
– Ничего.
– Почему не пропускал этого товарища? Ты ему чуть руку не сломал!
– А он документы не предъявлял! Пытался силой прорваться в зал, – заявил я и с невинным видом предположил: – Может, он террорист?
– Какой он на хрен террорист! – яростно заорал начальник, но тут же испуганно оглянулся, прикрыл рот ладошкой и продолжал уже шепотом:
– Да это же товарищ... – он назвал какую-то фамилию, которая мне ничего не говорила.
– Ну и что? Я такого не знаю.
– Да он же заместитель. – тут он назвал какую-то должность, типа «предрика»[2] или что-то тому подобное. – Ты таких людей должен знать в лицо!
– Откуда я их могу знать? Я с ними не выпиваю, а по работе имею дело только со своей агентурой да с интуристами или инодипломатами! В крайнем случае – с фарцовщиками!
– Ну, товарищи, я не знаю, у меня нет слов! Вон отсюда! Я вас снимаю с задания. Завтра будем с вами серьезно разбираться!
Назавтра мне устроили головомойку, но я держался твердо и уверенно. Был инструктаж. Меня поставили на проверку документов. Неизвестный гражданин документы не предъявлял. Пытался силой проникнуть в зал заседания. Я его не пропускал. Раньше я его не видел. Он мне не представлялся. В конце концов от меня отстали и потом долго не подряжали на такие мероприятия. И слава Богу!
От этой истории на душе остался очень неприятный осадок. Тошно здесь, а деваться некуда! Выход один: ждать очередного вызова (Бояринов ведь обещал!) и там пробивать себе и своей семье будущее, бороться за него.
Уже и снежок выпал, и вот однажды утром секретарь нашего отдела баба Клава (она еще в войну партизанила, работала в СМЕРШе) позвонила и сказала, что меня вызывает генерал.
– Баба Клав, а чего он меня вызывает? – спросил я, зная прекрасную осведомленность нашей секретарши обо всех интригах и событиях в Управлении.
– Не знаю уж, что ты натворил, – ответила она ворчливо, но доброжелательно, – правда, не знаю. Беги скорей, сказали, чтоб срочно прибыл.
Бегом я спустился на этаж ниже. Секретарша генерала сказала:
– Проходи, Иван Васильевич тебя ждет. Я сел у приставного столика.
– Ну, как дела? – спросил генерал.
– Нормально, – настороженно ответил я.
– Как в семье?
– Все в порядке, – пожал я плечами.
Иван Васильевич помолчал, пожевал губами. Потом взял со стола папку, открыл, просмотрел лежащую в ней бумагу. Передал папку мне:
– Вот ознакомьтесь и распишитесь.
Это была шифротелеграмма из Москвы.
«...командировать старшего лейтенанта... в течение 48 часов... прибыть в Москву на объект... с последующим выездом в загранкомандировку сроком до полугода.»
Это был вызов в Афганистан! Ура!!! А может быть, в Польшу? Там как раз в то время злодействовала «Солидарность» и обстановка была крайне нестабильная, поговаривали о возможном вводе наших войск. Все равно – ура!!!
А дома меня ждал сюрприз. Узнав о командировке, вдруг взбунтовалась моя жена Таня.
– Никуда ты не поедешь! – категорически заявила она. – А если и поедешь – то только с семьей! Со мной и с детьми!
Я пытался объяснить, что в отряд спецназа жен и детей не берут, но все было тщетно. Разговор шел на повышенных тонах:
– Я не хочу оставаться вдовой! Что я буду делать с двумя детьми? Ходить побираться? Твое Управление ведь пальцем не пошевелило, когда я здесь без копейки сидела, в голодный обморок падала!
– Да что ж ты меня заранее хоронишь! Ведь в тот раз все было нормально, тихо и спокойно! Ты же спокойно проводила меня тогда.
– А в этот раз я не хочу, чтобы ты ехал! – в запальчивости твердила она. – Если ты меня любишь – ты останешься здесь!
На мои аргументы о присяге, о долге офицера, о приказе, о том, что эта поездка – единственная возможность выбраться из нашего захолустья, переехать в Москву, получить квартиру и прочее, прочее, она только отрицательно качала головой и ничего не воспринимала.
В конце концов договорилась до того, что, мол, если поедешь – считай, что мы с тобой в разводе. Детям нужен отец, а не его образ, о котором мать все время рассказывает.
Чемодан я собирал сам. Собирать-то, собственно, было особо нечего. Положил пять блоков болгарских сигарет «Ту-134», пару сменного белья, нунчаки, купленную в Кабуле подмышечную кобуру (она оказалась гораздо удобнее наших штатных), пакетик с носками, две бутылки водки. Положил в чехол свою гитару. Вот
