наблюдения буквально облепили ранее пустынные улицы вокруг нашей виллы. Наиболее ретивые подходили вплотную и пытались заглядывать во двор через щели ворот и калитки. Для подстраховки мы растянули вдоль каменного забора виллы замкнутый контур сигнального устройства, а на кустах навесили дополнительную сигнализацию натяжного действия из гранатных запалов с проводом, привязанным к чеке.

Через пару дней наши затворники начали томиться, тосковать и капризничать. Они потребовали радиоприемник, чтобы знать, что творится в стране и мире, новое белье (трусы, майки), бритвенные принадлежности, зубные щетки, пасту, одеколоны и прочее. Резидентура выделила деньги, и мы закупили все необходимое на Грязном рынке. Только приемник покупать не стали: наше начальство заявило, что слушать последние новости – только расстраивать наших министров. Обойдутся.

Мои контрразведывательные изыскания с нашими подопечными в Пагмане в нашей резидентуре не забыли. На второй день после прибытия гостей меня в сопровождении Бояринова и Долматова вызвали в посольство и, припомнив, что я неплохо рисую, а также относительно недавно закончил ВКШ и, следовательно, еще помню различные школьно-научные премудрости, предложили составить словесный портрет наших министров. Чтоб было все, как положено, по науке: козелок, противокозелок и так далее. Кроме того, общее описание фигуры, манеры поведения, голоса и прочее. Я предложил их сфотографировать, но мне дали понять, что этого делать нельзя. Ну, нельзя так нельзя.

Через пару дней полный словесный портрет и прочие описания (вплоть до мелких шрамов на лицах и характерных особенностей походки) были готовы. Вечером я переписал все начисто, добавил к справке карандашные наброски лиц министров и контуров фигуры.

У меня сложились неплохие взаимоотношения с Асадуллой Сарвари. Несколько раз ночью я выводил его на прогулку по дворику виллы. Он хорошо говорил по-русски и искренне радовался случаю поговорить со свежим человеком: судя по всему друг другу они уже порядком поднадоели, и в последнее время разговор у них в комнате шел только на повышенных тонах.

Сарвари, оказывается, помнил меня по зачету с рукопашным боем в Пагмане и, видимо, решил, что уж я-то в случае чего наверняка смогу его квалифицированно защитить. Поэтому он обратился к нашему руководству с просьбой ходить на прогулки со мной. Возражений не было.

В основном наши беседы по инициативе Сарвари сводились к обсуждению ситуации в Афганистане, к тому, что Амин – предатель революции, что народ его не потерпит и, как только узнает чуть-чуть поближе, – моментально свергнет. То, что любая революция подразумевает собой большую кровь, Сарвари считал само собой разумеющимся. Да и я так считал.

– Кругом враги революции! – возбужденно раздувая ноздри, говорил он приглушенным голосом (я постоянно просил его не орать громко).

Иногда он заводился по поводу того, что в настоящее время главная наша задача – отомстить за коварно убитого президента Тараки, что «революция в опасности» и что ему лично надо срочно «идти в народ», которому задурил голову Амин, и «поднимать массы на борьбу». Сарвари был глубоко убежден, что Амин – американский агент, что он работает на ЦРУ. Нам, кстати, говорили то же самое. Был ли он завербован американцами на самом деле? По-моему, это никому не известно. Вернее, это, конечно, известно американцам, но они вряд ли нам скажут.

В общем, все разговоры у нас сводились к одному и тому же – политике, и постепенно он начал утомлять меня своими политинформациями.

Черт побери, думал я, ты ведь больше года был у власти! Что же ты раньше помалкивал, почему не убрал Амина и прочих, если считаешь, что они враги революции! И потом, если ты хочешь действительно идти в народ – иди! Кто тебя особо удерживает? Если все вы такие самостоятельные и умные, то наши начальники – тебе не указ. Плюнул на все – хлопнул дверью и ушел «поднимать массы». Так нет же... Значит, что-то здесь не так. И народу-то твоему, видимо, наплевать, кто у власти, – лишь бы в стране было тихо и спокойно.

– Ребята, помогите нам сейчас! – убедительным голосом вещал Сарвари. – Мы расправимся с Амином и другими врагами революции, вы все будете у нас советниками! Тебе лично я обещаю райскую жизнь! Я тебе дам хорошую виллу, машину, обеспечу всем необходимым! Будешь жить здесь с семьей, у тебя будет все! И всех других ребят обеспечу!

– Ну конечно, товарищ Асадулла, какие проблемы! Мы вас в обиду не дадим. Все будет хорошо! – отвечал я, хотя дальнейшую судьбу Сарвари и его спутников представлял себе слабо: планами относительно наших затворников начальство со мной не делилось. Вообще-то, у нас был приказ охранять и оборонять их до последнего человека и ни в коем случае живыми не отдавать врагу. Видимо, мужики много знали. Елки- палки! Тут до меня как до верблюда дошло! Вот зачем надо было составлять словесные портреты: чтобы потом при случае их можно было опознать. если они будут ликвидированы. Нами или боевиками Амина.

Да... Политика – это тебе не шуточки! Здесь все средства приемлемы.

К нам на виллу приехали наши ребята из провинций Гардез и Джелалабад. Они были направлены туда для разведработы, рекогносцировок, для оказания советнической помощи местным органам безопасности. Рассказывали страшные вещи. По стране прокатилась огромная волна репрессий. Весь госаппарат в центре и на местах, в том числе аппарат спецслужб, обновлялся, но обновлялся весьма своеобразно.

Так, в провинции приходили из Кабула однотипные телеграммы с предложением такому-то и такому-то сотруднику прибыть в столицу якобы для участия в совещании или в семинаре, или на переподготовку и т. д.

Люди выезжали и... пропадали бесследно. На их место назначали других – лично преданных Амину. Достаточно быстро все поняли, в чем дело.

Приехавший из Джелалабада мой приятель Володька рассказывал о своем подсоветном – начальнике отдела местной контрразведки по имени Сафар. Он рассказывал мне о нем еще раньше. Дело в том, что этот Сафар виртуозно владел пистолетом. Как фокусник, он моментально выхватывал его из-за пояса и без промаха стрелял в цель. На учебных стрельбах, если в них участвовал Сафар, собиралось все местное начальство. И Сафар показывал все, на что он способен; стрельба на скорость, на звук, стрельба рикошетом об пол или о стену – неизменно мишени оказывались пораженными.

Но самое главное – это был очень умный, смелый, профессионально подготовленный контрразведчик. Он разрабатывал и реализовывал головокружительные оперативные комбинации по вооруженной оппозиции. Умело сталкивал их лбами друг с другом, если нужно – мог договориться с кем угодно, хоть с самим чертом. И вот в последнее время он, в результате длительных интриг и переговоров через посредников, вышел на две очень крупные бандгруппы, которые в принципе были готовы на определенных условиях прекратить борьбу с существующим режимом и сложить оружие. Наступал последний этап – личные заключительные переговоры с главарями. На такие переговоры Сафар обычно выходил один, без оружия. Его все уважали и верили на слово. Условия переговоров – прекращение огня в договорной зоне, переход на сторону правительства, организация в составе уже действующей группы отряда самообороны.

Рано утром Сафар, с вечера еще раз предупредив свое руководство, а также местное военное командование о прекращении боевых действий, вышел пешком в сторону кишлака, где проживали родители и родственники главаря банд-группы.

Когда до кишлака осталось около двух километров, над Сафаром с ревом пронеслось три боевых вертолета. Через несколько минут со стороны кишлака послышались взрывы. Взбежав на пригорок, Сафар увидел, что вертолеты НУРСа-ми атакуют кишлак. Отстрелявшись, боевые машины сделали разворот и ушли в сторону Джелалабада. От кишлака ничего не осталось.

Вне себя от злости, Сафар возвратился к себе и тут же пошел к своему начальству. Он пытался доказать, что уничтожение кишлака – провокация, что такие операции приведут к эскалации гражданской войны, обозлят население, толкнут к вооруженной оппозиции тех, кто еще колеблется, но потенциально может присоединиться к революционным процессам.

– Так мы потеряем поддержку народа! – надрывался эмоциональный Сафар. – Мы не должны никого