задачу перед бандитами. Кладбище не имело прямоугольных форм, а потому было не исключено, что какая- то из групп пройдет мимо нужного склепа, попросту не заметив его в темноте.
Ни слова не говоря, Корсак перепрыгнул через ограду и, когда его примеру последовали остальные, приказал:
– Найдите мне фамилию какого-нибудь татарина. В этом районе нет мусульманских кладбищ, а потому лиц, почитающих Коран, хоронят на общем. Но с небольшими нюансами… Найдите мне какого-нибудь Нурмагометова Зинэтулу Хариповича или Арифуллина Саидуллу Курбановича.
Один из бандитов рассмеялся и направился на поиски первым. Через пять или шесть минут кто-то крикнул из темноты:
– Курбанов Батыр Аимбетович подойдет? – и рассмеялся. Это был тот самый весельчак.
– Копайте, – коротко велел Слава, поглядывая на тускнеющую луну. Времени до рассвета оставалось все меньше.
– Пресвятая Богородица… – забормотал один из убийц, присаживаясь на корточки перед холмиком и отстегивая от пояса пехотную лопатку. – Никогда в жизни таким делом не занимался…
– Ну, мало ли кто что в первый раз делает, – философски заметил Корсак. – Я вот, к примеру, впервые в такой компании, а что делать? Кто-то крестьянина в первый раз в жизни за курицу режет, кто-то евреев в топку загоняет.
– Не надо здесь этой коммунистической пропаганды, Корсак, – просипел Червонец, не сводящий взгляда с разрываемой могилы, – тебя все равно не поймут.
– Я не коммунист. Уж не знаю – к сожалению ли или к счастью… Что там, бродяга?
– Мать-перемать! – дал петушка голосом один из копальщиков, вскакивая и отбегая в сторону. – Что это, мать вашу?!
– Это? – уточнил Корсак, подступая к могиле. – Это голова, как и положено. Если копать дальше, появятся плечи. Потом грудь. И все это будет по-прежнему обернуто в ковер.
– Их что, стоя хоронят, что ли? – обомлел кто-то из наблюдавших.
– Сидя! – усмехнулся Слава. – Дайте мне кто-нибудь нож.
– Зачем? – переполошился один из тех, кто был свидетелем казни консервной банкой.
– Распорю ковер и найду у покойника лицо. Мусульман хоронят сидя, усаживая лицом на восток. Если не хотите дать мне нож, тогда распорите ковер сами.
Ни слова не говоря, Червонец со спины подошел к Ярославу, и тот услышал характерный лязг вынимаемой из ножен финки. Тот лязг, который переворачивал его душу перед выходом в разведку.
Склонившись над могилой, Корсак несколькими движениями разрезал плотный ковер и отвернул его в сторону. В лицо ему заглянула смерть – ощерившийся череп, сияющий при свете спичек, как бильярдный шар.
– Останусь жив, – пообещал кто-то за Славиной спиной, – весь храм у себя дома на Черниговщине уставлю свечками. Батюшка спросит – зачем, я отвечу, что косую видел.
Через пять минут дело было сделано. Всем группам были поставлены четкие задачи по ориентирам на местности с запретом не пропускать на своем участке ничего и не забредать на чужие.
Червонец брел за Корсаком, касаясь руками покосившихся оградок. Дыхание его было размеренным и спокойным, и в дыхании этом никак не чувствовалось желания человека стать обладателем клада. Так зарытые в землю или даже спрятанные в чужую могилу сокровища не ищут. Что-то у Червонца на уме…
– Скажи мне, Корсак, – услышал за спиной Ярослав, – где бы ты спрятал золотишко, если бы был на месте Святого?
Не оборачиваясь, Слава усмехнулся:
– Трудно ответить. Мне невозможно представить себя закапывающим награбленное. И потом, думать мозгами Святого я не могу.
– А все-таки? – настаивал Червонец. – Мозги мозгами, но гены-то… Гены-то у вас одни, пан Домбровский. Гены никуда не спрячешь! Вот, смотри, подходящая могилка! А надпись какая?.. «Упокой господь душу твою, чистую и безгрешную…» Святая простота, а? Кто в этом склепике решится золото искать, кровью омытое?
– Не знал, что ты знаком с законами генетики, – прислушиваясь к звукам вокруг, Корсак натянуто улыбнулся, продемонстрировав вору преимущество здоровых белых зубов над золотыми. – Ну да ладно. Попробуем. Будь у меня такая необходимость, я нашел бы самый неухоженный склеп, с одной из самых старых дат смерти погребенного. Это обстоятельство укажет мне на то, что могила заброшена и родственники, даже если таковые у усопшего имеются, забыли о нем. Склеп я выбрал бы самый неприметный, чтобы он не бросался в глаза. Хорошо, если рядом с ним будет провалившаяся могила – люди суеверны, они боятся могил и трупов, обходят их стороной, хотя бояться нужно, конечно, живых… Что еще… Я обязательно прибрал бы по минимуму оградку и склеп, положив букет свежих цветов.
– Это зачем? – не удержался от удивления Червонец.
– Чтобы удержать любопытных с такой же логикой, как у меня. На могиле признаки присутствия близких – значит, могила не заброшена. А зачем туда забираться и что-то искать в склепе, если вокруг сотни таких же, но давно забытых? – Сделав несколько резких шагов в сторону, Корсак положил руки на высокую оградку, очерчивающую крошечный периметр заросшего бурьяном склепа. – Чем не подходящий для меня схрон?
«
«Как удивительно, – подумал про себя Слава. – По просьбе убийцы и разбойника я выбрал для схрона награбленного склеп, в котором покоится прах одного из честнейших людей Петербурга. Такое нравоучение не могло быть начертано на могильном камне крохобора и душегуба. Покойный, конечно, жил в Петербурге, поскольку в склепе чувствуется тонкость линий и работа мастера, недоступные каменотесам провинции. Он был достаточно богат, чтобы быть похороненным близ столицы, однако похоронен тут либо во исполнение его последней просьбы, либо будучи в опале. Последнее вернее, потому как в надписи кричит протест…»
– Ладоевский Эрнест Александрович, – прочитал имя усопшего Червонец. – Ладно, пошли дальше…
Еще через двадцать минут из темноты раздался тонкий свист, очень похожий на утренний посвист синицы.
– Я пойду посмотрю, вы останетесь здесь, – велел Корсак Червонцу и Крюку. Червонец, в отличие от Крюка, не послушался его.
– Я пойду с тобой!
К месту вызова, как и было оговорено, подошли по одному из представителей каждой группы. Исключением оказался Червонец. Впрочем, он имел на это исключение полное право, поскольку был здесь главным.
– Вот, – сказал тот самый, весельчак.
«Пани Стефановская Софья Зигмундовна», – прочитал Корсак на входе в большой каменный склеп, с которого уже давно был сорван замок, а двери не болтались только оттого, что петли на них намертво проржавели. Дернув подбородком, Слава только вздохнул, Червонец же оказался менее снисходительным.
– Ты че, идиот, в натуре? – обратился он к весельчаку. – Тут что написано? Пани! Софья! Пан, Карамболь, это когда есть яйца! У пани яиц не бывает, а если и бывает, то это не пани, а пан! Но об этом обязательно сообщат – «пан»!
– У нас, на Черниговщине, – сообщил другой бандит, – мерило другое. У нас как в Польше – у кого больше, тот и пан.
Разошлись.
Но через пять минут вынуждены были собраться снова, уже по свисту с северной стороны. Корсак с Червонцем прибыли первыми, и Слава, прочитав на надгробии склепа длинную надпись, снова вздохнул и опять посмотрел на луну.
– Вот, – сказал очередной поисковик, – пан Стефановский.
