подтвердил, что у них с Корсаком давно уже наладились хорошие контакты. Студент периодически приезжает в гости, и они вместе тренируются. Группа тщательно осмотрела все вокруг, но никаких следов пребывания беглеца не обнаружила.

– Он? Сомов? – Шелестов ткнул пальцем в коллективный снимок, где рядом со студентами, в первом ряду, был изображен тщедушный на вид бородач-«ботаник».

– Да, он самый. Профессор.

– Кому профессор, а кому сэнсэй, – чуть слышно буркнул Максим Никитич. Спросил, добавив металла в голос: – Наблюдение за домом, конечно же, не установили?

– Тогда капитан Береснев посчитал, что борода вне подозрений.

Шелестов ничего не сказал, только мысленно выругался: «Сыщики, мать их так!!!»

В диалоге возникла пауза. Шелестов терпеливо ждал. Медведь делал умное лицо и по-жабьи жевал губами, думая, что этим придает себе важности и значения. Дескать, какой бы крутой шишкой ты ни был, подполковник, а без меня в этом деле – ноль. Нет у тебя на Корсака ничего, кроме фотографии. Все козыри здесь. В папочке! А папочка – в Чека!

Командир диверсантов догадался, какие мысли крутятся, лаская униженное тщеславие, в приплюснутом с боков крепком черепе Медведя, сдержанно хмыкнул, исподлобья глядя на генерала, с которым их разделяло два, обычно огромных по должности и власти, офицерских звания. Однако главным в этом огромном, давящем своими размерами и строгостью кабинете сегодняшней ночью был именно Батя, за широкой спиной которого незримо маячила грозная тень Хозяина. Начальника советской военной разведки и контрразведки генерала Армии Игоря Андреевича Тверского. Личного друга и советника самого вождя, ИВС. Однако, в отличие от других военачальников, вроде усача Буденного и похожего на артиста кино породистого красавца Тухачевского, фамилию главного разведчика страны мало кто слышал. И еще меньшее количество людей догадывалось о реальном влиянии генерала на вождя. О Тверском не писали в газетах, его фотографии нигде не публиковалось. Потому как о работе возглавляемой им службы знать положено только своим…

– Еще что-нибудь, генерал? – не выдержав, нарушил тишину Шелестов.

– Самое последнее, – с готовностью отозвался давно ожидающий вопроса Медведь. – Вот этот, с позволения сказать, документ. Весьма занимательная портяночка из трех листов. Между прочим, она появилась в деле Корсака всего три дня назад. Мы, признаюсь, не слишком торопились проверять изложенные здесь сведения – почему, вы сейчас сами поймете, – но с познавательной точки зрения факты, если это, конечно, реальные факты, о-очень любопытные.

– Что это? – Батя нахмурился. Генерал, с его манерой растягивать слова и держать многозначительные паузы, Шелестова откровенно раздражал.

– Если коротко, то донос. Но какой! Вот, ознакомьтесь, Максим Никитич.

Шелестов взял протянутые Медведем чуть смятые листы, исписанные корявым, неразборчивым почерком, и нахмурился, жадно вчитываясь в чернильные строчки:

«Я, разнорабочий завода «Красный Серп», Олег Павлович Бугаев, довожу до Вашего сведения, что мой отец, бывший полицейский городовой Павел Терентьевич Бугаев, – шантажист и преступник…»

Батя на мгновение оторвался от доноса и поднял глаза на генерала.

– Читай до конца. Это весьма любопытно, – вальяжно расхаживая по кабинету и почесывая ставший к утру заметно колючим подбородок, хмыкнул генерал. – Сюрприз с того света. Для убийцы, которого вот уже три года безуспешно разыскивает вся милиция страны. А вы, Максим Никитич, вдруг взяли – и напали на сей давно остывший кровавый след. Ведь напали, напали, не отпирайтесь. Иначе с чего вдруг такой интерес и такая срочность? Портянка длинная, со множеством подробностей, но суть ее вкратце такова. Спустя двадцать пять лет вдруг выяснилось, что наш с вами общий знакомый никакой на самом деле покойнице не сын. Соответственно – не князь. И вообще – не Корсак. Он – неизвестно кто. Даже не подкидыш!

Подполковник, не отвлекаясь, внимательно прочитал донос до самого конца. Медведь, краем глаза наблюдающий за лицом Шелестова, видел, как оно меняется по мере чтения. То каменеет, то темнеет, то становится злым, с пульсирующей на виске извилистой жилкой, а то вдруг – отрешенным, словно безразличным ко всему излагаемому в доносе. Закончив читать, командир «Стерха» медленно положил листы на стол, закурил, зажал папиросную гильзу зубами в углу рта и некоторое время сидел неподвижно, тупо глядя куда-то в угол утопающего в полумраке огромного кабинета. Затем перекинул папиросу в другой угол рта, выпустил в сторону генерала струю дыма, взял донос и принялся читать его заново, с начала до конца. И вдруг, находясь где-то на середине текста, сделал нечто неожиданное – решительно сложил листки пополам, затем перегнул их еще раз и убрал в нагрудный карман гимнастерки. После чего встал, взглянул сверху вниз на оторопевшего чекиста и тоном, не терпящим возражений, произнес:

– Хорошо, что вы не успели дать ход этой фальшивке, Филипп Саввич. Значит, я успел вовремя. Посему… Властью, данной мне Москвой, я изымаю этот документ из дела. Забудьте, что этот лживый донос когда-либо существовал. Соответственно забудьте все, что в нем говорилось, и в дальнейшем не предпринимайте попыток встречи с фигурантами доноса. Тем более – под вымышленными, якобы не относящимися к делу Корсака предлогами. Знаю я ваши методы…

– Кажется, вы забываетесь, – наконец опомнившись от шока, Медведь предпринял вялую попытку перехватить инициативу. – Я – генерал Чека!!! И вы не смеете…

– Смею. И гораздо больше, чем вы можете себе представить.

Шелестов казался невозмутимым. Но свинцовый взгляд командира спецотряда давил на генерала с такой силой, что и сам не робкого десятка Медведь вдруг захотел съежиться до размеров карлика и залезть под стол.

– Один мой телефонный звонок в столицу, и я задним числом получу карт-бланш на арест любого – я повторяю – любого! – офицера Союза ССР, вне зависимости от звания и должности, если тот своими действиями ставит под угрозу срыва сверхсекретную операцию особой государственной важности. Поймите же вы, черт вас возми! Я не могу, не имею права ввести вас в курс дела! – рявкнул Шелестов и, мгновенно сбавив психологическое давление, устало вздохнул. И, дабы окончательно разрядить атмосферу, как опытный психолог незамедлительно «бросил Тузику конфетку»: – В детали я посвящу вас обязательно. Но – чуть позже. Когда операция успешно завершится. Сейчас же могу лишь дать настоятельный совет: забудьте такое имя – Ярослав Корсак. Раз и навсегда. А папочку лучше всего… – подполковник резко замолчал. Огляделся. Словно невзначай остановил взгляд на тихо гудящей в углу кабинета, такой же огромной, как и само помещение, печи, мерцающей в полумарке оранжевым огоньком сквозь чугуную дверцу. Передернул плечами: – Холодновато здесь у вас. Не мешало бы дровишек в топку подбросить. Как думаете, Филипп Саввич?

Батя поднял со стула шинель, накинул на плечи и, молча обменявшись рукопожатием с нехотя протянувшим липкую длань генералом, быстро направился к двери. У самого порога вдруг хлопнул себя ладонью по лбу, обернулся, поймал хмурый, с примесью бессильной злости взгляд главного ленинградского чекиста, широко улыбнулся во все тридцать два зуба и сказал, уже совершенно обычным – почти приятельским – тоном:

– Кстати, чуть не запамятовал. С наступающим вас Новым годом, товарищ генерал! Надеюсь, сороковой будет удачным в плане карьеры. Ну… и побольше красивых женщин, само собой! А про папочку… ту, что на столе до сих пор лежит… забудьте, ладно? От нее вам теперь только одна маета да беспокойство. Здравия желаю.

Шофер ждал Батю на улице, в теплой просторной машине с мягкими кожаными сиденьями и тихо урчащим под капотом двигателем. «Дворники» на лобовом стекле, уютно поскрипывая, счищали обильно падающий с низкого зимнего неба пушистый снег.

– Подремал? – захлопывая дверцу и впуская в салон рой тут же тающих снежинок, устало поинтересовался у шофера Шелестов.

– Есть маленько, – признался, широко зевая, водитель. – Куда сейчас, товарищ командир? На базу или…

– Или. В сторону Новгорода. На тринадцатом километре поворот направо, дальше все время прямо. Деревня называется Метелица.

– Ага. Угробица-колдобица, мать ее в коромысло! – вздохнул здоровяк. – Не застрять бы на тамошних заваленных сугробами направлениях! – Выключая ненужные более фары, трехпалый водитель воткнул