более – с главарем. Уже потом, гораздо позже, я стал задумываться, что этот Мао вряд ли был самый большой господин в их шанхайской триаде, но где-то очень-очень близко к вершине – безусловно. Своего рода генерал-губернатор Владивостока. По крайней мере за последующие годы я лично убедился, что одно его имя, произнесенное вслух, заставляло всех без исключения городских китайцев дрожать от страха и почтения, как осиновый лист на ветру. В отличие от русских и всех остальных живущих во Владивостоке народов китайцы всегда знали, кто в доме хозяин. По крайней мере для их косоглазого племени… Господин Мао!.. Видимо, старик по моему растерянному выражению лица понял, что мне не надо растолковывать, что такое триада, с чем ее едят и чем мне грозит столь пристальное внимание с его стороны. Поэтому сразу перешел к делу. Сказал, что я – вор, потому что, согласно их законам, не имел права использовать в своих личных целях чужую собственность. За такое преступление мне грозит или смерть, или принудительная кастрация, или обривание головы налысо и нанесение на лоб позорного клейма, чтобы все прохожие знали, что я покусился на чужое имущество. Но он, господин Мао, польщен моим столь редким среди русских юношей знанием его родного языка, а поэтому готов оказать мне любезность, проявить великодушие – и предложил самому выбрать любое из трех наказаний. После чего его раскосые добры молодцы приведут приговор в исполнение. Здесь и сейчас…

Сомов ухмыльнулся. Затушил в блюдце вторую папиросу. Разогнал рукой повисшие над столом клубы дыма.

– Я взглянул на плачущую Линь, обнял ее и спросил у старика, что будет с ней. Мао сказал, что еще не решил. Или сначала отдаст ее на поругание своим людям, или просто быстро убьет. Чтобы не мучилась. Окончательное решение зависит в том числе и от меня. Сказал – и гаденько так ухмыльнулся, – вспомнил Леонид Иванович, скрипя зубами. – Шансов спастись самому и спасти Линь только с помощью грубой силы, в одиночку раскидав трех громил-телохранителей Мао, каждый из которых был весом полтора центнера, у меня, понятное дело, не было никаких, в минус двадцать четвертой степени. Эти ребята имели отличную подготовку и крепкие нервы, раз старик доверил им охрану своего драгоценного тела. Да и сам он, судя по упорно маскируемой старческими замашками живости реакций и телодвижений, в молодости прошел школу восточных видов борьбы… На крайний случай у молодцов при себе наверняка имелось огнестрельное оружие… В общем, я сказал Мао, что пусть лучше убивают. Я был почти уверен, что этого не случится. Ведь не зря же первым вопросом старика был такой – хочу ли я получить Линь насовсем? Следовательно, он готов сделать мне предложение. А для начала просто хочет проверить меня на вшивость… Услышав мой ответ, Мао кивнул. И сказал, что на другое и не рассчитывал. Потому как мой сэнсэй, Такаси Ямогата, отзывался обо мне как о крепком духом юноше, из которого в будущем может получиться хороший боец. Они даже это обо мне знали…

Профессор нахмурился. Снова потянулся было к коробке «Герцеговины Флор» и даже взял ее в руки, но в последний момент брезгливо захлопнул крышку и резким движением отодвинул папиросы.

– Мао сказал, что готов продать мне Линь за какую-то совершенно нереальную по тем временам сумму. Помню, что я тогда подумал – не из расчета или жадности, а просто так, в качестве сравнения, – что за такую кучу денег можно запросто купить три новых американских автомобиля фабрики Форда. А еще подумал, что от богатства старик потерял чувство реальности. Нашел у кого спрашивать – у студента! Мой отец к тому времени, опасаясь новой власти, отбыл в Германию, мать окончательно тронулась рассудком на почве религии и постоянно ошивалась в церкви, так что я зарабатывал на жизнь сам, служил учеником при еврейской адвокатской конторе, перебиваясь переводами с немецкого и частными занятиями для тупых школьников, которых родители во что бы то ни стало хотели пропихнуть в институт. Все деньги уходили на еду, плату за квартиру и снисходительно позволяющую покупать себе скромные подарки Линь… Я ответил Мао, что у меня нет таких денег. Но ради любимой я готов на все… Старик, видимо, только этого и ждал. Снова закивал, как китайский фарфоровый болван, и сказал, что в качестве исключения может дать мне возможность отработать названную сумму. И даже, сверх того, получить еще ровно столько же, в золотых царских червонцах. Если я согласен, то должен ответить прямо сейчас. Тогда и я, и Линь останемся живы. Он уйдет и заберет с собой девушку. С ней будут хорошо обращаться и не станут наказывать. Я смогу получить ее сразу после выполнения работы. Я, понятное дело, спросил, что мне предстоит сделать. Просто чтобы понять, по силам мне это или нет. Знаешь, что ответил Мао? «А разве это имеет значение ради спасения двух любящих жизней?» Тогда я был молодой и глупый, поэтому согласился с ним. Ради Линь я готов был вплавь добраться до Сахалина или разобрать по кирпичику весь Владивосток. Сейчас, спустя двадцать два года, я понимаю, что цена твоего личного счастья все-таки имеет значение. Но тогда все было иначе… В общем, я согласился. Даже не зная, в чем именно заключается работа, но интуитивно готовясь к самому худшему. От триады задешево не откупиться. Тогда я наивно думал, что не может быть ничего труднее, чем лишить человека жизни. Оказалось – может… Лишить человека единственного смысла жизни – куда страшнее. Впрочем, для кого как…

Леонид Иванович поднялся, подошел к стоящему на колоде у стены ведру, зачерпнул воды плавающим в нем резным березовым ковшиком, медленно выпил. Утер губы рукавом. Затем снова сел на стул, на сей раз повернув его спинкой вперед, и пристально посмотрел на своего ученика.

– Они ушли и увели с собой Линь, на которой не было лица. А вечером я направился по указанному стариком адресу. Это было настоящее змеиное логово. Там, развалившись на мягких подушках и почесывая пушистого котяру, меня ждал Мао. Он сказал, в чем заключается задание, и мои худшие опасения подтвердились. Мне предстояло любыми возможными способами проникнуть в карточный клуб Штольца, где дважды в неделю собирались крупные игроки, и убить человека с рыжими усами и родимым пятном на правой руке. А потом отрезать ему ухо и принести Мао в качестве доказательства. Все деньги, которые я найду на игровом столе, я могу забрать себе, и это будет тем самым обещанным вознаграждением, помимо освобождения Линь. Кем был этот человек, Мао не уточнил. Сказал только, что на выполнение задания у меня есть ровно две недели. Я спросил, почему именно я, двадцатилетний дилетант, должен сделать это? Почему он не пошлет в клуб кого-нибудь из своих головорезов? Старик ответил что, мол, клуб – единственное место, где можно наверняка застать этого крайне осторожного господина. Как он проникает в дом – для них до сих пор загадка. Но точно не по улице. Скорее всего, через подвал, соединенный с одним из соседних домов. Вся сложность задания в том, что клуб, где на кон ставят целые состояния, охраняется и попасть в него может только русский и только по специальной рекомендации. Китайцу туда вход заказан. А их могучая организация хоть и имеет в городе большое влияние и свою боевую группу, но по заведенному еще предками правилу сплошь состоит только из узкоглазых соплеменников, более того – исключительно земляков, выходцев из Шанхая. Просить же помощи у местных русских криминальных генералов-воров и оплачивать услуги профессионала им унизительно, а своих специалистов, могущих лицом сойти за славянина, в триаде по понятным причинам нет. Вот я и пригодился. Не только русский, но и, по отзывам сэнсэя, неплохой боец и вообще способный юноша. Поэтому мне и доверена честь привести в исполнение вынесенный триадой усатому обладателю родимого пятна смертный приговор. Сделать это можно только в игорном клубе Штольца, по вторникам и субботам, с девяти вечера до полуночи. Каким образом я получу рекомендацию одного из игроков, как проникну в дом и отправлю на тот свет усатого – при помощи кулаков, ног, оружия – неважно. Важно принести ухо… О том, что будет в случае провала, я не спросил. Мао сказал сам. Если я проникну в клуб, сумею убить усатого, но не смогу оттуда выйти живым, он отпустит Линь. Если же я сбегу из города или не успею совершить казнь в указанный Мао срок, не только Линь, но и мой сэнсэй Такаси Ямогата, и даже моя безумная, набожная сверх всякой меры мать – все они будут убиты…

Ботаник провел ладонями по лицу, словно прогоняя наваждение, опустил взгляд на погруженные в таз с водой Славины ноги.

– Как самочувствие?

– Уже нормально, – ответил Корсак. – Совсем не болит. Только порезы чешутся – сил нет.

– Это хорошо, что чешутся, – кивнул Леонид Иванович и чуть дернул уголком рта. – Если к вечеру температура не подскочит, заначит, обошлось без инфекции. Через три дня танцевать будешь. Я тебе говорю.

– Если доживу, – хмыкнул Ярослав и многозначительно посмотрел на Сомова.

– Куда ты денешься. – Сэнсэй встал, направился к стоящему в углу огромной комнаты комоду, выдвинул тяжелый нижний ящик, достал чистое полотенце и пару носков. Из другого ящика извлек стеклянную баночку с чем-то грязно-желтым. Положил все это на стол рядом с Славой.