заднице. Как пить дать – кроваво поквитаться. Раз и навсегда.

Шаги приближались. В дверном проеме показался осторожно крадущийся, опасливо озирающийся в поисках беспомощной спящей жертвы темный силуэт. В проникающем из окна лунном свете отчетливо блеснула сталь готового напиться крови ножа. Следом, сторожко вжимая голову в сутулые плечи, в гостиную выглянул второй. Пора!

Корсак резко отделился от стены, метнулся, схватил за запястье вытянутую вперед, сжимающую нож руку бритоголового, одновременно подбив ему ногой коленный сгиб и «уронив» на колено. Рванув руку вверх и назад, до хруста, заставил пальцы разжаться. Перо глухо стукнулось о паркет, отлетело в сторону. Звук падения финки потонул в громком крике боли. На все про все ушло не больше секунды. Быстро закончив с более не представляющим опасности бритоголовым, Слава тут же переключился на успевшего отпрянуть назад в прихожую подельника и без особого труда достал того ногой в ухо, в прыжке.

Взломщик с грохотом влетел спиной в смягчившую удар вешалку с верхней одеждой и вместе с ней, сорвавшейся с гвоздя, рухнул на пол, накрытый с головой тряпками. Можно было слегка перевести дух. Прежде чем приступить ко второй части незапланированного урока хороших манер.

Что делать с этими подонками дальше, вопроса даже не стояло. Отпускать второй раз, после того как тебе, спящему, едва не перерезали горло, – глупо. Милосердие тоже имеет предел. Убивать или калечить – можно бы, да чревато осложнениями. В его нынешнем положении с властью лучше разойтись краями. Значит, выход один – пусть бандюгами занимается милиция. Ближайший телефон находился у Софьи Лазаревны, желчной сеседки-кошатницы с пятого этажа.

– Браво! Браво! – вдруг неожиданно раздалось совсем близко. Из угла, от двери кладовки, отделилась и уверенно шагнула в центр прихожей еще одна – третья– тень. В прижатой к поясу руке мужчина держал пистолет. – Ба!.. Знакомые лица!.. Сколько лет – сколько зим! Уже, признаться, и не думал, что свидимся, а оно вон как вышло. Ну, что же ты больше не прыгаешь, орел?! Или очко на измену играет?!

Проникающего в прихожую из гостиной голубого лунного света оказалось вполне достаточно, чтобы застывший в дверном проеме Слава смог разглядеть до поры находящегося в арьергарде еще одного визитера, о существовании которого даже не догадывался. И не только разглядеть, но и, услышав более чем странную реплику, узнать…

Этот косой, идущий через все лицо глубокий шрам, оставленный «выкидухой», забыть было невозможно. Корсак оставил его три с лишним года назад на лице метнувшего в него перо уличного грабителя. Вот, значит, как… То-то мурло проникшего в квартиру вслед за НКВД бритоголового соседа на какой-то миг показалось ему смутно знакомым. Выходит, вся троица снова в сборе. И двое первых уже отдыхают, так же как и во время предыдущей, едва не стоившей Ярославу жизни, встречи в арке проходного двора. Эти вне игры. Зато третий, самый хитрый и предусмотрительный, полностью контролирует ситуацию благодаря «стволу».

Хорошенькие игры. Навылет.

О том, что ждало его этой ночью, не проснись он случайно от скрежета открываемого отмычкой замка, Слава старался не думать. Ответ очевиден. Смерть.

– Я вижу, представляться мне не надо. Что ж. Со свиданьицем… Назад, в комнату, живо!!! – скомандовал человек со шрамом и нетерпеливо дернул пистолетом. – Дважды повторять не буду!!!

– Что вам от меня надо? – нехотя повиновавшись, процедил сквозь плотно сжатые губы Ярослав.

– А ты догадайся с трех раз, – хмыкнул, скривив обезображенное лицо, «крестник». Гримаса сделал его страшную физиономию еще более отвратительной. – Так получилось, фраерок…

Человек со шрамом бросил быстрый взгляд на подельников, один из которых до сих пор пребывал в нокауте под грудой тряпья, а другой, тихо скуля и матерясь, сидел на полу и баюкал сломанную и выдернутую из плечевого сустава руку.

– Хотели мы тебя, вражину трудового народа, за все хорошее вырубить, связать и отхарить в очко, по очереди, физию до кучи кончинами залив. Сам бы потом, если на голову нормальный, в петлю залез. Не выдержал… Да только, видать, другая у тебя судьба. Отделаться только порванной жопой, паря, уже не получится. Ведь к сукам легавым сразу побежишь, а нам это фуфло совсем ни к чему. Так что кердык…

«Крестник» деловито покачал головой. Держа Славу на мушке, быстро наклонился, поднял с пола упавшее с вешалки старое драповое пальто и накрыл им пистолет. Корсак почувствовал, как у него мгновенно пересохло и заскребло в горле.

Решение – единственно верное в данной ситуации – пришло внезапно. Как о том и учил великий Лао Дзы.

Громко всхлипнув и отчаянно запричитав, как последняя дрожащая тварь, Слава рухнул на пол и, истерично вопя, быстро-быстро пополз к меченому. Тот явно не ожидал такого развития событий и, как следствие, потерял пару драгоценных секунду.

– Не убива-а-ай!!! Я сделаю все, что ты хочешь!!! У-у-у-у!!! – успел жалобно выкрикнуть Корсак, прежде чем дистанция сократилась до вполне достаточной для молниеносного броска. Бандюга – надо отдать ему должное – в последний миг раскусил этот хитрый ход и даже успел нажать на спусковой крючок, но было уже слишком поздно. Прыгнувший на него волком, снизу вверх, намертво вцепившийся в руку, сбивший на пол и навалившийся сверху всем телом Корсак добился-таки своего – выпущенная пуля ушла в стену, угодив точно в груду упавшей с вешалки одежды. Завязалась ожесточенная драка. Ставка победы – жизнь, оба это понимали и потому бились яростно. Рыча, как попавший в капкан зверь, Слава только с третьей попытки сумел выбить «ствол» из руки заметно превосходящего его габаритами мужика, при этом, судя по истошному реву, сломав тому палец. Затем ловко извернулся, обхватил шею извивающегося, как гадюка, «крестника» мертвой хваткой и давил, давил, скрипя зубами, что было сил, до тех пор, пока подонок не дернулся в последний раз и не затих…

Осознание совершенного убийства пришло, навалилось всей своей черной тяжестью гораздо позже. А сейчас, отпустив труп с широко раскрытыми, вылезающими из орбит глазами и торчащим наружу синим языком, Слава поднял револьвер, пошатываясь как пьяный и придерживаясь одной рукой за стену, встал, посмотрел на убитого шальной пулей взломщика и с видом палача ввалился в гостиную. Умолять его о пощаде в эту секунду было так же бессмысленно, как убеждать капитана НКВД в абсурдности вынесенного маме приговора. Сидящий на пятой точке бритоголовый – бледный, словно простыня, – понял это со всей очевидностью. Враз позабыв про висящую плетью вдоль тела изувеченную руку, он отчаянно взвизгнул, зашлепал губами и, быстро отталкиваясь от пола ногами, буксуя на паркете, словно камчатский краб, в ужасе попятился задом к окну. До тех пор, пока не уткнулся спиной в чугунную батарею и окончательно не сник.

Слава, в голове которого звонили колокола, а глаза застилал плотный кровавый туман, медленно приблизился, тяжело и шумно дыша. Ударил бритого ногой в горло, чувствуя, как легко ломается, с хрустом вдавливается внутрь кадык. Затем поднял глаза и долго смотрел на висящую на ночном небе полную луну, на поверхности которой, если хорошо приглядеться, можно было различить улыбающееся человеческое лицо.

Он стоял не шевелясь. Может, минуту, а может, и все пять. Очнувшись, утер мокрое и липкое лицо рукой, сжимающей оружие, сунул револьвер за брючный ремень, накрыл сверху рубашкой, чтобы не так бросался в глаза, развернулся и вышел из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь и не беря ключ. Знал – больше он сюда никогда не вернется…

Слава спустился по мрачной, без единой исправной лампочки, лестнице, вынырнул из подъезда, вышел со двора на улицу и пошел по пустынному Ленинграду, совершенно не задумываясь о том, куда его несут ноги. Только что он самолично убил двух скотов, нелюдей, тварей, которые под покровом ночи проникли в квартиру, чтобы забрать его жизнь. Пути назад отныне не существовало. Любое разбирательство с милицией будет стоить Славе свободы и, с учетом сложившихся обстоятельств, гарантированно обернется если не расстрельной стенкой, то долгими годами лагерей где-нибудь в Коми наверняка. Легавые мертвой хваткой вцепятся в такую удачную возможность окончательно втоптать в грязь его и без того исковерканную за последние полдня жизнь. И доказывать им, уже все для себя решившим, адекватность гражданской самозащиты совершенно бесполезно. А в случае с бритоголовым – еще и бессмысленно. Ведь с точки зрения буквы закона поломанный калека уже не представлял опасности и до приезда милиции никуда бы из квартиры не сбежал. Но Слава убил его. Хладнокровно. Спокойно. Потому что после всего, что произошло между ними двумя минувшим днем и той памятной ночью в арке не такого уж далекого отсюда