салютовала своим доблестным войскам двенадцатью артиллерийскими залпами из 120 орудий. Это был первый салют в Великой Отечественной войне. Мы ликовали. Разгромив врага на Курской дуге, мы почувствовали первое дыхание Победы. Москва салютовала и нам!

Мы долго несли в своих душах отзвуки первого салюта. Он стал для нас той точкой отсчета, с которой мы начали свой путь к Победе. И потому, когда наши войска повели наступление на Брянском направлении, больше месяца мы летали в каком-то приподнятом настроении, работа спорилась. Рославль, Новозыбков, Бетлица, Духовщина, Полоцк, Язвено, Егорье, Ельня — эти и десятки других населенных пунктов были отмечены на картах как цели, по которым нужно нанести бомбовые удары. Мы наносили их и знали: чем точнее наша работа, тем быстрее минует их линия фронта, ползущая на запад к нашей государственной границе.

В середине сентября 1943 года часть экипажей летала с прифронтового аэродрома Волосово. По два- три боевых вылета за ночь удавалось совершить на уничтожение узлов сопротивления врага в Смоленской области. Мы, техники, помогали летчикам в меру всех своих сил, и порой приходилось и самим идти в полет.

17 сентября, когда машины были готовы к вылету, ко мне подошел расстроенный чем-то лейтенант Г. С. Козовякин.

— Снимайте бомбы, — огорченно приказал он. — Наш воздушный стрелок заболел, а в резерве — никого.

— Погоди, — сказал я. — Попробую поговорить с техником по вооружению. Может, кто и полетит с вами.

— У вас своей работы по горло.

— Ничего, выдюжим.

Разговор старшего лейтенанта М. И. Короткова с механиками по вооружению был недолгим.

— Я полечу, — сказал старшина Я. И. Остапенко. — Зачем же добру пропадать? — Он похлопал по лоснящейся туше фугасной бомбы. — Мы его доставим по назначению.

Ли-2 выполнил задание. Но на посадке его настигли «Хейнкели-111». Бомбы легли на старте, по ВПП, на самолетных стоянках. Когда разрывы стихли и мы с Милюковым выбрались из полузасыпанной щели, то узнал что осколками бомб убит Остапенко и моторист С. К. Котляров. Экипаж Козовякина снова остался без стрелка.

— Пусть лейтенант готовится к вылету, — сказал подходя ко мне, товарищ Остапенко, тоже механик по вооружению, старший сержант Н. И. Краснов. — Я полечу с ними. Должок теперь за мной…

— Куда ты полетишь? — услышав слова Краснова, вскинулся Коротков. — Три машины без бомб стоят, боезапас расстрелян…

— Вот когда все сделаю, тогда и полетим с Козовякиным.

— Вы что, ошалели? — Коротков попытался было удержать его. — Остапенко погиб, Синюков летает, ты — туда же…

— Что делать? — грустно улыбнулся Краснов. — На земле вы без нас как-нибудь управитесь, а вот в небе без стрелка не разгуляешься. Сами знаете.

Я понимал их. Мне и самому хотелось в бой. Что может принести большее удовлетворение человеку на войне, чем честно выполненный долг перед Родиной? Оставаясь на аэродроме, за линией фронта, мы в душе все же завидовали тем, кто улетел на задание.

— Ладно, — сказал Коротков Краснову. — Возвращайся только.

Он вернулся. Но на этот раз не вернулся старшина Я. К. Синюков. Самолет, в экипаже которого он летел, был сбит истребителем. Стрелок, однако, успел покинуть горящую машину и выбросился с парашютом. Лишь через 23 дня мы увидели его снова.

В конце сентября пришел приказ готовить машины к выполнению транспортно-десантной операции. Мы очень тщательно проверили исправность дверей, фиксацию их в открытом положении. Укомплектовали боезапас, взяли все необходимое и перелетели на аэродром Михайловка, располагавшийся северо-западнее Лебедина. Мы должны помочь войскам Воронежского фронта и форсировании Днепра и захвате плацдарма в районе Канева. Вместе с нами на тот же аэродром перебазировались Ли-2 других частей АДД и 1-я авиатранспортная дицизия ГВФ.

Просторный аэродром с грунтовым покрытием хранил следы пребывания фашистов. Похоже, что устраивались они здесь надолго. Истребители укрывались и многочисленных капонирах, добротные теплые бараки могли приютить всех, кто нужен на аэродроме, а чугунные печи — обогреть в любую стужу. Но удержаться и теплых бараках им не удалось. Пришлось драпать под ударами войск Воронежского фронта, которыми командовал Н. Ф. Ватутин.

Вскоре каждый экипаж получил задание взять на борт по 27 десантников с полным вооружением, боеприпасами и продовольствием на двое суток. Десантировать их надо было на правый берег Днепра, поближе к Каневскому лесу. Боевая задача им выпала нелегкая: вместе с партизанами отвлечь на себя часть сил врага с тем, чтобы облегчить нашим войскам форсирование Днепра.

Экипажи нашего полка взлетели первыми, набрали высоту и легли на курс. За рекой их встретил сильный зенитный огонь, но обошлось без потерь. Выбросом первой группы парашютистов руководили штурманы В. П. Орехов, Т. А. Иванов, А. Т. Пустовойт, И. С. Руденко, А. К. Вдовиченко.

Работа в ночном небе оказалась чрезвычайно сложной. Резко ухудшилась погода. Густой туман закрыл район десантирования, костры на левом берегу, которые должны были помочь экипажам точно выйти в заданный квадрат. Из-за этого не удалось накрыть бомбами район выброса и подавить зенитки. Сильный ветер сбил с толку молодых, неопытных командиров экипажей и штурманов из других частей, и кое-кто из десантников оказался или у своих, или в воде. На Ли-2 Полякова у одного из воинов парашют зацепился за стойку хвостового колеса. Бортмеханик Н. К. Потапов через открытый люк ножом, закрепленным на специальной дюралюминиевой трубе, обрезал стропу и спас парашютиста. Задачу выполнить удалось. За три вылета в одну ночь на правый берег Днепра экипажами только нашего 102-го полка было сделано 54 самолето-вылета, выброшено в заданном районе 935 десантников и груза общим весом около 27 тонн.

Близилась третья зима тяжелой войны. В начале октября полк перелетел на аэродром Воротынска, в двадцати километрах от Калуги. В этом же районе неподалеку от нас раскинули свои порядки и ПАРМ-10. Вместе со специалистами мастерских начали подготовку Ли-2 к зимней эксплуатации. Мы делали свое дело и ждали от батальона аэродромного обслуживания ремонтированные и новые зимние чехлы на силовые установки, бензиновые лампы АПЛ-1 для подогрева двигателей, необходимые материалы для утепления трубопроводов. Но заморозки ударили раньше. Без чехла без ламп нам пришлось худо. Объем работ по подготовке машин к вылету резко возрос: двигатели перед запуском нужно было подогревать без необходимых приспособлений, к тому же началось обледенение самолетов. Лед приходилось удалять теплой водой, которую нужно греть и греть, а расход ее все увеличивался. К тому же при шел приказ срочно перекрасить в черный цвет нижнюю поверхности крыльев и стабилизаторов. Он должен был и спутать карты немецким радиолокаторам. Насколько эффективен этот защитный цвет, никто, видимо, не знал, так как новые самолеты с заводов мы получали обычного серого цвета. Однако красить пришлось.

Работы навалилось столько, что даже о самих себя позаботиться не могли. Жили в старых, ветхих землянках, полуразрушенных домах. В конце октября выпал снег, ударил мороз до пятнадцати градусов. Зима. Оглядел свое жилище — холодный пустой дом с разостланной на голом полу соломой. Печь разрушена немцами. Единственное его достоинство — близость к аэродрому. «Надо бы подремонтировать домишко, — подумал я. — Сколько дней даже не раздевался. А когда ремонтировать? Черт с ним, перебьюсь».

Холодное серое утро заглядывало в чудом уцелевшее окно. Я ждал, пока рассветет, и думал о том, что волею войны поменял столько жилищ, что мне уже совершенно все равно, где жить, в каких условиях. Война лишает человека многого, убивает даже чувство дома. А с собственной Родиной приходится знакомиться совсем уж чудовищным способом — бомбить свои же родные города и села. Что мы только не бомбили в эти дни! Станцию Старый Быхов, южнее Могилева, район Невеля, Городок, район Кулаковщины —