— Двадцать девятого февраля тысяча девятьсот семьдесят второго года, — ответил я.
— А что это за день?
И тут только до меня дошло: я родился в високосный год. Если следовать календарю таинственного острова, это был День Джокера. Почему это не пришло мне в голову, когда я читал книжку?
— День Джокера! — ответил я.
— Вот именно!
— Думаешь, это потому, что я сын джокера или, думаешь, что я сам джокер? — спросил я.
Папашка серьёзно глянул на меня.
— И то и другое, конечно. Мой сын не мог родиться в другой день. Поэтому ты и родился в День Джокера. Такое бывает.
У меня не было уверенности, что ему это нравится. Что-то в его голосе заставило меня подумать, что он испугался, как бы я в качестве джокера не отбил у него хлеб.
Во всяком случае, он поспешил вернуться к календарю.
— Так ты это только теперь придумал? — снова спросил он. — Ничего себе! Каждая неделя получает свою карту, каждый месяц получает своё число от туза до короля. И каждое время года получает одну из четырёх мастей. А вот ты, Ханс Томас, можешь получить патент. Насколько я знаю, у нас до сих пор нет приемлемого календаря для бриджа.
Он хмыкнул над чашкой кофе. Потом продолжал:
— Сначала люди пользовались юлианским календарём, потом перешли на грегорианский. Наверное, пришло время перейти на новый.
Видно было, что вся эта выдумка с календарём занимает его гораздо больше, чем меня. Он стал что- то лихорадочно подсчитывать на бумажной салфетке.
Вскоре он глянул на меня с лукавым джокерским блеском в глазах.
— Но это ещё не всё… — сказал он.
Я с удивлением поднял на него глаза.
— Если ты сложишь очки всех карт одной масти, у тебя получится девяносто одно очко. Туз — единица, король — тринадцать, дама — двенадцать и так дальше. Да, чёрт подери, это будет девяносто одно очко.
— Девяносто одно? — спросил я, не совсем понимая, куда он клонит.
Он отложил ручку, салфетку и серьёзно заглянул мне в глаза.
— Сколько будет, если девяносто один помножить на четыре?
— Четырежды девять — это тридцать шесть, — ответил я. — Это будет триста шестьдесят четыре! Вот это да!
— Именно! В карточной колоде, если сложить очки всех карт, будет триста шестьдесят четыре очка плюс джокер. Но в високосном году бывает два Дня Джокера. Может, поэтому иногда в колодах бывает по два джокера? Это не может быть случайностью, Ханс Томас.
— Думаешь, карточная колода устроена так с каким-то умыслом? — спросил я. — Полагаешь, так задумано, чтобы сумма очков всех карт колоды равнялась числу дней в году?
— Нет, не думаю. Я считаю, что это пример того, что человечество не может разгадать загадки и знаки, которые находятся у него перед носом. Просто никто никогда не дал себе труда это подсчитать. Хотя в мире много миллионов карточных колод.
Он снова задумался. Неожиданно по его лицу скользнула тень.
— Но я вижу одну трудность, — сказал он, — Если джокер получит место в календаре, будет не так просто…
И он громко расхохотался. Видно, он всё-таки был настроен не очень серьёзно.
Позже, уже в машине, он продолжал похохатывать про себя. Похоже, он всё ещё думал о календаре.
Не доезжая до Афин, я увидел большой дорожный указатель. Вообще-то я уже много раз видел такие указатели, но тут сердце подпрыгнуло у меня в груди.
— Стоп! — крикнул я, — Остановись!
Папашка перепугался. Он съехал на обочину и резко затормозил.
— В чём дело? — спросил он, повернувшись ко мне.
— Выходи! — сказал я. — Выходи из машины!
Папашка открыл дверцу и выпрыгнул из машины.
— Тебя что, замутило? — спросил он.
Я показал на дорожный указатель, от которого нас теперь отделяло всего несколько метров.
— Видишь указатель?
Папашка так растерялся, что мне стало его жаль, но я думал только о том, что написано на указателе.
— И что в этом указателе такого особенного? — спросил он.
— А ты прочитай, что тут написано, — сказан я.
— ATINA, — прочитал он, немного успокоившись. — По-гречески это значит — Афины.
— И больше ты ничего не видишь? Тогда сделай одолжение и прочитай это слово справа налево.
— ANITA, — прочитал он.
Я молча серьёзно посмотрел на него и кивнул.
— Да, должен признаться, что это забавно, — сказал папашка и закурил сигарету.
Он отнёсся к этому так холодно, что я даже рассердился.
— Забавно? И больше тебе нечего сказать? Это означает, что она здесь. Ясно тебе? Она неслучайно сюда приехала. Её притянуло сюда собственное отражение. Это её
Не знаю почему, но папашка тоже рассердился.
— Пожалуйста успокойся. Ханс Томас!
Было ясно, что ему не понравились мои слова про судьбу и отражение.
Когда мы уже снова сидели в машине, он сказал:
— Иногда ты со своими выдумками преступаешь черту дозволенного.
Он имел в виду не только дорожный указатель. Он думал также о карликах и странном календаре. Но если и так, мне показалось, что он несправедлив ко мне. Не ему бы упрекать меня в 'выдумках'. К тому же не я первый заговорил о родовом проклятии.
По пути в Афины я снова стал читать книжку-коврижу и прочитал о том, как на загадочном острове готовились к празднику Джокера.
ЧЕТВЁРКА БУБЁН
♦
