♣ '— Мы в море постоянно дулись в карты. Я всегда носил в нагрудном кармане колоду карт. Эта французская колода была единственным, что у меня осталось после кораблекрушения.

От одиночества в первые годы я часто раскладывал пасьянсы. Кроме карт, никаких картинок у меня не было. Я раскладывал не только те пасьянсы, которые узнал дома, в Германии, но и те, которым обучился на море.

Имея пятьдесят две карты — и к тому же океан времени — я мог разложить бесконечно много пасьянсов и придумать великое множество игр. Это я быстро сообразил.

Постепенно я стал придавать отдельным картам разные свойства. Теперь они предстали передо мной как пятьдесят два индивида из четырёх разных семейств. Трефы были очень смуглые, плотного телосложения, с густыми вьющимися волосами. Бубны — тоньше, легче и грациознее. Кожа у них была почти белая, а волосы — гладкие, блестящие и серебристые. Черви были сердечнее всех остальных. Они были полноватые, с румянцем во всю щёку и с густой светлой копной волос. И наконец пики, о Господи! Эти были стройные, белокожие, с колющими тёмными глазами и чёрными растрёпанными волосами.

Такими я видел фигуры, когда раскладывал пасьянсы. С каждой открытой мною картой я как будто выпускал духа из заколдованной бутылки. Да, духа, потому что не только внешность фигур менялась от семейства к семейству. У каждого семейства был также и свой характерный темперамент. Трефы были более медлительны и малоподвижны, чем парящие и легко ранимые бубны. Черви — более мягкие и весёлые, чем угрюмые и вспыльчивые пики. Впрочем, внутри каждой семьи тоже были различия. Легко ранимыми были все бубны, но особенно любила поплакать Тройка Бубён. Все пики были крайне вспыльчивы, но Десятка Пик превосходила вспыльчивостью всех остальных.

Так я за эти годы создал пятьдесят две личности, которые как будто жили на этом острове вместе со мной. Всего тут было пятьдесят три индивида, потому что Джокер тоже будет играть у нас важную роль.

— Но каким образом…

— Не знаю, можешь ли ты себе представить, каким одиноким я себя чувствовал? На острове царила не нарушаемая ничем тишина. Я постоянно встречал разных птиц и животных, совы и моллуки будили меня по ночам, но поговорить мне было не с кем. Вскоре я начал разговаривать с самим собой. А ещё через несколько месяцев я уже разговаривал и с картами. Случалось, я раскладывал их вокруг себя и играл, будто они настоящие люди, из плоти и крови, как я. Иногда я брал только одну карту и вёл с ней долгие беседы.

Постепенно колода истёрлась и истрепалась. Краски выгорели на солнце, и я уже почти не отличал одну карту от другой. Тогда я сложил карты в деревянную коробочку и берегу их до сих пор. Но фигуры остались жить в моём сознании. Теперь я могу мысленно раскладывать пасьянсы. Карты для этого мне больше не нужны. Это всё равно что считать в уме, не прибегая к счётам. Ведь шесть плюс семь будет тринадцать, даже если ты не пользуешься счётами.

Я продолжал беседовать с моими невидимыми друзьями, и постепенно мне стало казаться, что они мне отвечают, пусть даже только мысленно. Особенно внятно они отвечали ночью, когда я спал, потому что и во сне я почти не расставался с карточными фигурами. Мы составляли как бы одну компанию. Во сне фигуры могли говорить и что-то делать даже без моего участия. Так ночи стали уже не такими тоскливыми, как долгие одинокие дни. Ночью все карты становились личностями. Они передвигались в моём сознании как настоящие короли, дамы и простолюдины.

С некоторыми фигурами у меня отношения были более дружескими, чем с другими. Первое время особенно долгие разговоры я вёл с Валетом Треф. Шутил и с Десяткой Пик, когда ему удавалось укротить свой нрав.

Одно время я был тайно влюблён в Туза Червей. Так получилось, что от одиночества я оказался способным влюбиться в плод собственной фантазии. Я постоянно видел её перед собой. В жёлтом платье, с длинными светлыми волосами и зелёными глазами. Мне так не хватало здесь женщины! Дома, в Германии, я был обручён с девушкой по имени Стине. Она думает, что её жених погиб в море.

Старик сгрёб бороду в кулак и долго сидел молча.

— Уже поздно, мой мальчик, — сказал он наконец. — А ты, должно быть, устал после долгого пребывания в море. Может, хочешь, чтобы я продолжил свой рассказ завтра?

— Нет-нет! — запротестовал я. — Мне бы хотелось узнать всё уже сегодня.

— Да, конечно. К тому же ты должен узнать это до того, как мы пойдём на праздник Джокера.

— Праздник Джокера?

— Да!

Он встал и прошёлся по комнате.

— Ты, наверное, проголодался? — спросил он.

Отрицать это было бы глупо. Старик пошёл в кладовку, принёс всякой еды и разложил её на красивых стеклянных тарелках. А потом поставил их на стол между нами.

Я, разумеется, полагал, что еда на острове должна быть простой и спартанской. Но Фроде первым делом поставил на стол блюдо с хлебом и булочками. Потом появились разные сыры и паштеты. Принёс он и кувшин молока, оно выглядело очень белым и соблазнительным, и я понял, что это молоко моллуков. И наконец на десерт — большое блюдо с десятью или пятнадцатью разными фруктами. Я узнал яблоки, апельсины и бананы, однако все остальные росли только на этом острове и были мне неизвестны.

Хлеб и сыр имели немного необычный вкус. Молоко тоже, оно было значительно слаще нашего коровьего молока. Но больше всего меня поразил вкус фруктов. Некоторые из них настолько отличались от того, к чему я привык, что я то и дело вскрикивал и даже подпрыгивал на своём табурете.

— Что касается пищи, то в ней у меня никогда не было недостатка, — сказал старик.

Мы поели, и Фроде приготовился продолжить свой рассказ.

Он отрезал ломтик от круглого фрукта величиной с тыкву. Внутри этот фрукт был мягкий и жёлтый, как банан.

— Всё началось однажды утром, — продолжил свой рассказ Фроде. — Ночь была особенно богата сновидениями. Утром я вышел из дома, когда трава была ещё в росе. Солнце только что взошло над горами. С гребня холма на востоке ко мне направились две фигуры. Я решил, что на остров наконец-то пожаловали гости, и пошёл им навстречу. У меня подпрыгнуло сердце, когда я подошёл к ним поближе и узнал их. Это были Валет Треф и Король Червей.

Сперва я решил, что всё ещё лежу дома и сплю и что эта встреча происходит во сне. Вместе с тем я был совершенно уверен, что бодрствую. Но такое случалось со мной и во время сна, так что уверенности в этом у меня не было.