испрашивать прощения у Господа через посредство церкви и священнослужителей. Тем более не зависело отпущение грехов от покупаемых у церкви индульгенций. С середины XVI века торговля так называемыми индульгенциями была запрещена и в католической церкви.

— Думаю, Богу это понравилось.

— Лютер отмежевался от многих религиозных обычаев и догматов, вошедших в историю церкви на протяжении средневековья. Он стремился обратно, к первоначальному христианству, которое мы находим в Новом Завете. «Только Священное Писание», — говорил Лютер, устремляясь назад, к «источникам» христианства, как ренессансные гуманисты устремлялись к античным источникам культуры и искусства. Он перевел Библию на немецкий и таким образом заложил основы литературного языка. Каждый должен был получить возможность читать Писание и стать чем-то вроде священника для самого себя.

— Священником для самого себя? Не слишком ли это дерзко?

— Лютер утверждал только, что священники не состоят в особых отношениях с Богом. Из практических соображений в лютеранских общинах тоже были священники, которые проводили богослужения и улаживали повседневные дела церкви. Но, согласно Лютеру, человек получал от Господа прощение и освобождение от грехов не с помощью церковных ритуалов, а, что называется, «задаром», благодаря одной лишь своей вере. До этих мыслей Лютер дошел через чтение Библии.

— Значит, Лютер тоже был типичным человеком Возрождения?

— И да и нет. От Возрождения у него был упор на индивидууме и личных отношениях с Богом. Кроме того, в тридцатипятилетнем возрасте Лютер выучил греческий и принялся за трудоемкий перевод Библии на немецкий.

Переход от латыни к народному языку также был типичен для Ренессанса. Но Лютер не был гуманистом как Фичино или Леонардо да Винчи. Гуманисты возражали ему: например, Эразм Роттердамский считал, что Лютер придерживается слишком отрицательного мнения о человеке. Лютер, в частности, утверждал, что после грехопадения человек совершенно испортился и только Божья милость способна «простить» его, ибо за грехи положена смерть.

— Грустная история.

Альберто Нокс снова поднялся и, взяв со стола черно-зеленый шарик, положил его в нагрудный карман.

— Уже пятый час! — воскликнула София.

— А следующей крупной эпохой в истории человечества стал период барокко. Но его мы оставим до другого раза, дорогая Хильда.

София подскочила с кресла.

— Что ты сказал?… Ты сказал: «Дорогая Хильда»!

— Ой, какая неприятная оговорка.

— Но оговорки никогда не бывают чисто случайными.

— Возможно, ты права. Хильдин отец явно начинает вкладывать нам в уста свои слова. По-моему, он пользуется нашей усталостью. В таких случаях труднее противиться ему.

— Ты утверждал, что ты не отец Хильды. Можешь поклясться?

Альберто кивнул.

— Значит, я — Хильда?

— Пойми же, София, я устал. Мы с тобой просидели больше двух часов, и все это время я говорил не закрывая рта. Тебе не пора ужинать?

Софии показалось, что он чуть ли не хочет выставить ее. Направляясь в прихожую, она напряженно думал о том, почему Альберто оговорился. Тот шел следом.

Под небольшой вешалкой, где висело множество непохожих на театральные, костюмов, спал Гермес. Кивнув в его сторону, Альберто сказал:

— В следующий раз он снова придет за тобой.

— Спасибо за сегодняшний урок, — отозвалась София и, подскочив к Альберто, обняла его. — Ты самый умный и самый замечательный из всех моих учителей.

Затем она открыла дверь на лестничную площадку.

Прежде чем дверь захлопнулась, Альберто произнес:

— До скорой встречи, Хильда.

И София осталась на лестнице одна.

Этот негодник снова оговорился! Софию потянуло тут же забарабанить в дверь, но что-то удержало ее.

На улице она сообразила, что у нее нет с собой денег. Придется опять идти пешком. Черт возьми! Мама наверняка испугается и будет сердиться, если София не вернется к шести.

Буквально через несколько метров она увидела на тротуаре десятикроновую монету. Автобусный билет с правом пересадки стоил ровно десять крон.

София нашла автобусную остановку и дождалась автобуса до Стурторгет. Там она пересела на другой автобус, который довез ее почти до самого дома.

Только стоя на Стурторгет в ожидании второго автобуса, София подумала, как ей повезло: найти десять крон именно тогда, когда они ей очень понадобились…

Уж не Хильдин ли отец подбросил их? Он обладает потрясающей способностью подкидывать разные предметы в подходящие места.

Но как он мог это сделать из Ливана?

И почему Альберто оговорился? Причем не один раз, а два...

По спине Софии пробежал холодок.