естествоиспытатель. Вероятно, ее жизнь может служить примером того, что в средневековье женщины нередко отличались более приземленным, более практичным, более научным подходом к бытию, чем мужчины.
— Я спросила, имеет ли она отношение к Хильде.
— В прежние времена и христианство, и иудаизм воспринимали Бога не только в виде мужчины. У него была и женская ипостась, или «материнская натура». Ведь женщина тоже была создана по образу и подобию Господа. В греческом языке эта женская сторона Бога называлась
София грустно покачала головой. Почему никто раньше не рассказал ей об этом? И почему она никогда не спрашивала?
— В средние века, — продолжал Альберто, — София, или материнская сторона Бога, играла определенную роль в иудаизме и в греко-православной религии, но на Западе ее забыли. И тут, откуда ни возьмись, эта Хильдегарда, которая уверяет, что София является ей в видениях — в золотистой тунике, убранной драгоценными камнями…
София поднялась со скамьи. Подумать только, София являлась Хильдегарде в видениях…
— Может быть, и я являюсь Хильде.
Она снова села. Альберто положил руку ей на плечо.
— Нам нужно найти выход из создавшегося положения, но не сегодня. Уже почти час. Тебе пора обедать, а Средневековье подходит к концу, уступая место Новому времени. Скоро я пришлю за тобой Гермеса для следующей лекции, об эпохе Возрождения.
Странный монах встал и направился к церкви. София осталась сидеть: ее не отпускали мысли о Хильдегарде и Софии, о Хильде и другой Софии. И вдруг она встрепенулась, вскочила на ноги и закричала вслед учителю философии в монашеской рясе:
— А в средневековье не было какого-нибудь Альберто?
Он чуть замедлил шаги и, обернувшись, сказал:
— У Фомы Аквинского был знаменитый учитель философии по имени Альберт Великий…
Затем, преклонив голову, Альберто скрылся в дверях Мариинской церкви.
Софии захотелось узнать больше, и она тоже вернулась в храм… но там царила пустота. Не провалился же ее наставник сквозь пол…
По дороге к выходу внимание девочки привлекло изображение Девы Марии. София подошла рассмотреть образ поближе и вдруг заметила под глазом Богородицы капельку влаги. Неужели слеза?
София опрометью бросилась из церкви к Йорунн.
ВОЗРОЖДЕНИЕ
Когда запыхавшаяся София прибежала к Йорунн, стояла за калиткой своего ярко-желтого дома. Часы показывали почти полвторого.
— Тебя не было больше десяти часов! — воскликни ла Йорунн.
— Где ты пропадала?
— На свидании со средневековым монахом. Классный мужик!
— Ты с ума сошла! Полчаса назад звонила твоя мама.
— Что ты ей сказала?
— Что ты вышла в магазин.
— А она что?
— Велела тебе позвонить, когда придешь. С моими родителями вышло хуже. Около десяти они заявились к нам с горячим шоколадом и булочками, смотрят — а одна постель пустая.
— И как ты это объяснила?
— Представь себе мое положение. Сказала, что ты ушла домой, потому что мы поссорились.
— Тогда надо срочно помириться. И еще твои родители не должны несколько дней разговаривать с моей мамой. Как ты думаешь, мы сможем это обеспечить?
Йорунн пожала плечами. В следующий миг в саду показался ее отец. Он был одет в комбинезон и катил тачку. Похоже, он задумал сегодня разделаться с прошлогодней листвой.
— А, наши Туппен и Лиллемур [32], — приветствовал девочек отец Йорунн. — Ну вот, я выгреб все листья, заслонявшие окошко в подвал.
— Отлично, — подхватила София. — Значит, мы сможем иногда пить шоколад у окна, а не в койке.
Йорунн вздрогнула, ее отец натянуто улыбнулся: в Софииной семье принято было вольнее обращаться с языком, чем в доме финансового советника Ингебригтсена с супругой.
— Извини, Йорунн. Просто мне захотелось тоже поучаствовать в операции прикрытия.
— Ты что-нибудь расскажешь?
— Если проводишь меня домой. Мой рассказ не предназначен для ушей финансовых советников и великовозрастных Барби.
— Вот злюка! Думаешь, распадающийся брак, в котором один из супругов спасается бегством в дальние моря, лучше?
— Не лучше. Просто я сегодня почти не спала. А еще у меня есть подозрение, что Хильда наблюдает за нами и видит все происходящее.
Девочки уже двинулись по направлению к Клёвервейен.
— Ты хочешь сказать, она ясновидящая?
— Может, да. А может, и нет.
Йорунн вся эта таинственность явно не доставляла удовольствия.
— Все равно непонятно, почему ее отец шлет идиотские открытки в заброшенную лесную хижину.
— Да, тут есть некоторая неувязка.
— Так ты не хочешь рассказать, где была?
И София рассказала. Более того, она рассказала Йорунн и о загадочном курсе философии — взяв с подруги торжественное обещание, что все это останется между ними.
Девочки долго шли молча.
— Мне это не нравится, — сказала Йорунн уже на подходе к дому три по Клёвервейен.
Остановившись у ворот, она жестом дала понять Софии, что собирается обратно.
— Никто и не требует, чтоб нравилось. Философия — не безобидная настольная игра. Тут вопрос стоит серьезнее: кто мы такие и откуда ведем происхождение. По-твоему, нас достаточно учат этому в школе?
— На такие вопросы все равно никто не знает ответа.
— Нас даже не учат задавать такие вопросы.
На кухонном столе Софию ждала традиционная субботняя каша. Мама не стала придираться к тому, что дочка не позвонила от Йорунн.
После обеда София захотела поспать, признавшись что у Йорунн почти не сомкнула глаз. Это было в порядке вещей, когда она ночевала в гостях.
Прежде чем лечь, София остановилась перед большим зеркалом в бронзовой раме, которое сама повесил на стенку. Сначала она видела только свою бледную, уставшую физиономию, потом за ней возникли размытые контуры еще одного лица.
София тяжело вздохнула. Не хватает, чтоб ей начала мерещиться всякая чертовщина.
В зеркале четко отражались ее собственные бледные черты в обрамлении темных волос, годившиеся
