прошло.
Мой калькулятор неделю назад очень удачно слетел со стола, аккурат в ведро с водой для поливки цветов, – я доставала какую-то бумагу и не заметила, что калькулятор на ней лежит, ну и дернула.
– Ладно, записала, – бухгалтер кивает. – Еще что-нибудь?
– Мне нет, – я пожимаю плечами.
– Мне нужны папки пластиковые на «молнии», – напоминает Ирина.
– Это записано. – Зинаида Геннадьевна смотрит в свой список. – Теперь пойду других поспрашиваю.
Я смотрю на часы – скоро обед.
– Ирин, на обеде я пойду к археологам на базу, а то я сто лет никого не видела. – «Сто лет» – это десять дней. Десять дней с того самого дня, когда я собиралась к ним на раскоп, но не дошла. – Ты пойдешь со мной?
– Нет, я сегодня обещала сестре, что пройдусь с ней по магазинам – ей куртку осеннюю надо купить. – Ирина разводит руками. – Так что привет только передавай.
Здание, где располагается археологическая база, находится на другой стороне городского парка. Я иду по дорожке, с двух сторон которой растут березы. Березовая аллея. Желтые кроны деревьев смыкаются над головой, образуя золотую арку, опавшие листья устилают дорогу, скрывая невыразительную серость асфальта под желтым шуршащим ковром. Получается удивительный светло-золотистый туннель, по которому я иду почти в полном одиночестве. Красивая дорожка, красивая осень, красивый город... Как хорошо!
Когда я вхожу в кабинет, где сидит обычно Марина, то застаю там довольно большую компанию археологов.
– У вас что, совещание? – расстроенно говорю я. – Я не вовремя?
– Очень даже вовремя! – веселятся они. – Только что тебя вспоминали...
Начинается суета. Говорят сразу все, подкалывают, шутят, спрашивают и тут же сами отвечают.
– Как твой след-то медвежий на плече? Заживает? – задает кто-то вопрос.
– Заживает, – отвечаю я, – чешется только сильно.
– Беспокоят, значит, медвежьи дела?
– Ой, беспокоят, – весело соглашаюсь я.
– А что будет Язычнику-то?
– Олег Георгиевич говорит, скорее всего, его признают ненормальным и направят на принудительное лечение.
– Он уже лечился...
– Слушайте, а как он дела тогда вел, у него же магазин свой был, справлялся же как-то...
– Так он же не дурак и не идиот. Он шизофреник, а они очень умные бывают...
– Умные, только дураки...
– Не дураки, а с заскоками.
– Вот уж повезло тебе, Ксения, на такого попасть. Ты, кстати, печенье, что нам сейчас принесла, не в его магазинчике брала?
– Нет уж, в тот магазин я пока не хожу...
– А что так?
– Да он закрыт! А так бы Ксения каждый день туда заглядывала – ностальгия...
В этот момент в кабинет входит Катюша. Все смеются: дескать, пришла еще одна участница событий, пусть и косвенная.
– Ксения Андреевна, – не обращает внимания на шутки Катенька. – Вы обедали?
– Нет, Катюш, не успела, я ведь только...
Катя, укоризненно покачав головой – ну точь-в-точь как Мишель, – идет ставить чайник.
– О, нет! – Я в отчаянии закатываю глаза и закрываю лицо руками. – Народ, вы видели
Народ видит, народ хохочет.
– Катюша, ты что делаешь, стесняюсь спросить? – пытаюсь я вразумить девушку.
– Бутерброды. А что?
– Бутерброды?!
– Ксения Андреевна... – Катю нисколько не смущают археологи, не просто хохочущие, а уже лежащие в истерике. – Идите, поешьте.
– Это просто невероятно, – никак не могу успокоиться я, – народ, ну как это называется...
В этот момент входит Мишель. Он проходит к столику, где Катюша готовит бутерброды, и ласково целует ее.
– Молодец, Кэтти. – Он поворачивается ко мне, требовательно и в то же время вопросительно смотрит мне в глаза: – Ксения Андреевна, я не понял...
– Иду, я уже иду, – обреченно говорю я. – Народ, пойдемте обедать. Нет, это просто катастрофа...
Ответом мне был хохот.
Вечером, рассказывая мужу об этом невероятном событии, я все еще не могу поверить, что такое возможно.
– Они теперь вдвоем будут меня опекать, представляешь? Будто других забот нет.
Муж смеется.
– Брось, Ксения, ты должна была это предвидеть, он же обещал, что тебя в любом случае не бросит... Кстати, когда у них свадьба?
– В конце октября. Я что-то подзабыла, какого точно числа.
– Молодец! – скептически качает головой муж. – Мы же приглашены. А когда идти – не знаем?
– Ой, до этого времени еще сто раз все узнаем. Ладно, дорогой, прости, но мне нужно посмотреть кой- какие материалы, завтра лекцию просили почитать...
Я устраиваюсь поудобнее на диване и достаю папку со своими записями. Муж усаживается в свое любимое кресло перед телевизором и надевает наушники, чтобы не мешать мне работать. Дети в своей комнате, кажется, делают уроки. Старший-то точно, а дочка, скорее всего, слушает музыку, тоже в наушниках, чтобы не мешать брату. Тишина. Я улыбаюсь и переключаю все внимание на документы...
– Ксения, – муж неожиданно вынимает наушники и включает звук телевизора, – твой выступает...
Я с трудом отрываюсь от бумаг, не совсем понимая, о чем он говорит. И не верю своим глазам. На экране Стас. Станислав Владимирович Дрозденко. Легкий озноб. «Мой».
– Не было ничего, – бурчу я, снова опуская глаза в бумаги, – ничего не было.
– Да ладно, – пожимает плечами муж, – это я так, образно сказал. Пойду чайник поставлю, ужасно пить хочется. Ты будешь?
– Да, буду, – машинально говорю я, провожая его взглядом.
Отложив в сторону бумаги и подтянув к груди колени, я смотрю телевизор. Стас. Темно-коричневый свитер, хорошая стрижка, серьезный и умный взгляд. Я не слушаю, что он говорит, я просто смотрю, машинально поглаживая плечо: четыре глубоких пореза, покрытые коричневой коркой, прорезавшие кожу наискосок сверху вниз, почти до локтя. Врач сказала, что шрамы останутся в виде узких белых полосок. Пусть. Мой медвежий след. Память о камне. И о Стасе. Я не видела его «сто лет», те же самые «сто лет», которые прошли с того памятного дня. Сто лет. Десять дней. Вечность. Да, мы не виделись с ним ни разу. И не разговаривали по телефону. Он не звонит, и я благодарна ему за это. Потому что я не просила: «Не звони мне, пожалуйста». Эти слова произносятся только тогда, когда хочется сказать: «Позвони мне». Но я
Он смотрит с экрана прямо мне в глаза, и я невольно прислушиваюсь. Чуть улыбаясь, он говорит что-то о том, как он рад, что судьба свела его с такими интересными людьми, как археологи, о том, что вот уже второй сезон у него производятся археологические раскопки, и он счастлив, что у него есть возможность соприкоснуться... Он смотрит прямо на меня, в его глазах я вижу легкую грусть, и мне кажется, что он говорит это мне. Я знаю, что он говорит это всем, но так приятно думать...
